Тридесятое царство. Шемахин. Лена Левина
памятью помог он, скрыв все, что касалось сказочного мира, даже Димы. Вы потом снова познакомились в школе, но той дружбы у вас уже не было…
Мама начала плакать, и я не знала, что именно вызвало эти горькие слезы. Возможно, это были воспоминания об отце, возможно, чувство вины передо мной, а может, всё сразу. Я не могла оставаться в стороне и присоединилась к ней, слезы катились по щекам, и в груди разливалась горечь. Хотелось выть от боли, а еще – в гневе запустить чем-нибудь в Кощеева. Он ведь всё знал! Знал, и строил из себя дурака! Вспоминала его удивление на болотах, когда я думала, что умею распознавать ложь… Как же я была наивна! Дура, какая же я дура!
Возвращалась домой на такси, потому что мы проплакали до самого вечера, и я опоздала на последний автобус. Поднимаясь по лестнице, мысли о Кощееве не покидали меня. Я знала, что он гад, но чтобы настолько! Он злился на меня без причины, подтрунивал так, что я готова была взорваться, но всегда, когда дарил что-то, угадывал мои желания. Угадывал любимые цветы, цвета, сладости – это иногда пугало, ведь я о нем не знала почти ничего.
Мысли в голове путались так быстро, что центрифуги позавидовали бы.
На последнем этаже я обнаружила у двери своей квартиры корзину с полевыми васильками. Осторожно присела рядом, приспустила шарф и вдохнула их нежный аромат, улыбка расплылась на моем лице, но радость быстро сменилась гневом, когда я увидела записку. Всего одно слово – «Прости» – написанное косым уверенным почерком, и я почти зарычала от ярости. Корзина была подкинута под двери Кати, и я решила, что от Кощеева ничего не приму!
Уже в постели, после холодного душа, я долго смотрела в потолок, и в голове крутилась одна мысль: я никогда-никогда его не прощу! Эта решимость горела во мне, как огонь, и я знала, что не позволю ему снова войти в мою жизнь, даже если он будет пытаться загладить свою вину. Я была полна обиды и боли, но в то же время – гордости и силы. Я не позволю ему сломать меня!
Глава 3
Неделя прошла в стиле «Армагеддон на грани фола». На улице стоял дубак дубаковый, и я, закутавшись в теплую одежду, чувствовала себя как эскимос, замерзший в своем ледяном царстве.
В универе царила настоящая истерия. Новость о том, что Катю бросил Дима, разлетелась с молниеносной скоростью, и все девушки, обычно скромные и сдержанные, вдруг ожили! Каблуки стали длиннее юбок, прически покрыты лаком до такой степени, что если бы сверху на них уронили наковальню, то сломалась бы именно она, а не прическа, созданная для того, чтобы закадрить красавчика. А декольте в зимнюю пору – это было что-то! Я не могла понять, куда смотрят наши преподаватели, ведь они сами выглядели ничуть не лучше, поглощенные тем же Кощеевым.
Какой-то идиот пустил слух, что я и Дима друзья, и вообще я его бывшая. Столько лести и оскорблений я еще в жизни не слышала! Это лилось рекой от девочек, которых я считала своими подругами. Я чувствовала, как внутри меня закипает гнев, смешанный с предательством.
Слава Богу, в универе были парни. Именно они