Побег. Роман Корнеев
нфляции, в иных новорожденных мирах вариативность космологических констант оставила после себя лишь множащееся квантовое эхо первичных флуктуаций на планковских длинах волн, вымороченную, безжизненную квантовую пену, на этой же бране случилось иное.
Она породила особую, сверхстатичную, навеки вмороженную в само пространство материю, которую нечему было сдвинуть с места, расширять или сжимать. И лишь слабая рябь гравитационных волн первичных коллапсаров поддерживала здесь видимость жизни, без малейших препятствий пробегая брану от края до края широкими изгибами, то приближая её к соседним, куда более живым бранам, то отдаляя на недосягаемые для чужих бран-гравитонов расстояния.
Так у отдельных участков браны появлялся призрачный шанс. Однажды заполучить себе плоды чужих трудов, порождения иных констант, результаты жизнедеятельности недоступных ей физик. И в меру всё того же слепого и бессмысленного везения ими воспользоваться.
У браны не было целей, воли, устремлений и даже обычного, в нашем понимании, времени на ожидание. Но бране было доступно то, что недоступно любым иным объектам в этой метавселенной. В её распоряжении были всё те же космологические кости и почти бесконечное количество бросков для них. И однажды нужная комбинация выпала, монетка встала на ребро, и чуждый макроскопический объект самозародился на бране сам собой, как будто по собственной воле.
И тут же начал на ней хозяйничать.
Двигать недвижимое, уходить и снова возвращаться, творить немыслимое – по собственному желанию колебать саму брану, подставляя её бока соседним пространствам. Брана не сопротивлялась, ей не было никакого дела до чужих интенций, ей даже собственная судьба была не особо интересна. Да, вечная статика с появлением чуждых хиггсовых полей невольно сменилась локальными пузырями псевдодвижения, жалкого подражания другим вселенным, эффектов, тут, на этой бране, почти невозможных.
Да, брана лишь делала вид, что пришлые существа её как-то изменили. Просто один ложный вакуум чуть сместился в сторону другого, немного более живого, немного более подвижного. Ничего страшного, однажды и это закончится, заезжая квазиматерия вновь распадется, оставив брану наедине с собой в вечном самосозерцании.
Одно было не доступно спящей бране. Само понятие разума, целеустремленного процесса, обращающего локальную энтропию, способного к целеполаганию, потому истинно способного оставить на лике браны такие следы, которые потом не сотрут уже никакие новые, пускай и бесконечные числом, броски космологических костей.
И разум этот был не един. А где поселились две воли, там рано или поздно они придут в противоречие, начав войну, в которой будет лишь один победитель. И спящей бране придется смириться с тем, что от неё ничуть не будет зависеть, кто им окажется.
Глава I. Унитарность
Волна, волна, идёт волна!
Эхо чужого зова раздавалось в рубке «Лебедя» подобно набату, вновь и вновь погружая её обитателей пучину отчаяния.
Хорошо пребывать в состоянии бесчувственной машины, у которой попросту нет зеркальных нейронов, которую не беспокоят чужие образы в собственной голове, которая не проснется в холодном поту от запоздалого осознания, что натворила. Эти двое были не настолько чужды бытовому сенситивизму, чтобы с чистой совестью почивать на лаврах, с гордостью осознавая, что сделали всё, что могли, для спасения этого несчастного уголка бездушной Вселенной. Никак нет, напротив, буквально каждый их былой шаг, что привёл Сектор Сайриз на грань катастрофы, волей или неволей подвергался ими всё новому и новому сомнению, но сколь ни скорбны были те размышления, отыскать хотя бы и безнадёжно упущенный ими альтернативный манёвр никак не удавалось.
Любые споры, в которые вступали раз за разом эти двое между собой или сами с собой, непременно завершались тупиком. Они действительно сделали всё, что могли, чтобы спасти чужие жизни. И безнадёжно в этом просчитались.
Будь то затяжная переписка с Большим Гнездом, скаредный обмен депешами с Конклавом, тайное подначивание отдельных представителей людей и чужинцев или же целые когорты властей предержащих всех трёх космических рас, погрязших в этом бесконечном конфликте – всё перечисленное упорно казалось этим двоим лишь жалкой полумерой, цепочкой вынужденных ходов на фоне вопиющей слепоты всех без исключения участников космической драмы.
Они раз за разом перебирали истёртые чётки собственных действий, пытаясь отыскать там следы упущенного. И не находили, погружаясь всё глубже в пучину отчаянного самобичевания.
Да только бросив на этих двоих мимолётный взгляд, любой, даже самый благосклонный свидетель тотчас признал бы в них жалких аматоров, очертя голову сунувшихся распутывать космологических масштабов гордиев узел, да только и сумевших в итоге, что приняться его в отчаянии рубить всяким подвернувшимся под руку или дактиль, кому как сподручнее, ржавым шанцевым инструментом, в роли которого неизменно выступал гордый изгиб «Лебедя».
Благородный корабль и достался-то им скорее по нелепой случайности, обманом, благодаря иезуитскому выверту межзвездной политики. По здравому