Грета. Манон Стефан Рос
давно, чтобы кому-то было до этого дело, – случилась большая забастовка. Бетесда выступила против больших боссов ради справедливого распределения благ.
Жаль, что из этого ничего не вышло.
Впрочем, забастовка меня волновала мало – в отличие от карьера. Раньше тут возвышалась гора, поросшая травой и деревьями, ее поверхность обустроили природа, ледники и климат. А потом пришли люди, начинили ее взрывчаткой и взрывали, взрывали, раз за разом, понемногу меняя облик горы. Из ее недр добывали сланец – гладкий, красивый, отливающий синеватым пурпуром камень; его разламывали на куски, чтобы крыть черепицей дома и высекать надгробия для мертвых. Всю свою жизнь – суровую, тяжелую, опасную – люди, жившие у подножия горы, копались в ее внутренностях, и теперь в ней зияла дыра, словно печальное напоминание о прежних днях. Они умудрились выпотрошить целую гору.
После смерти Греты я вдруг почувствовал тяжесть исчезнувшего утеса, как будто наш город на протяжении всей истории носил по нему траур. Ходить по дороге вдоль сланцевого карьера было все равно что ступать по мертвому телу. Карьер, не отрывающий взгляда от городка, судил все наши поступки. И Грета после смерти присоединилась к нему – она тоже стала сломанной горой; пурпурные сланцевые синяки горели на ее теле.
В первую неделю после смерти Греты я был одержим идеей выяснить все, что известно полиции про ее последний субботний вечер – сколько информации они успели нарыть. Подробности, о которых я знал, путались в моем сознании и мешали спать по ночам. В газетах и теленовостях продолжали мусолить историю Греты. Какие-то факты лежали на поверхности, другие были откопаны полицией непостижимым для меня образом. Впрочем, все это не имело значения. Копы не знали и половины того, что произошло.
Я не любил писать сочинения в школе, наверно, потому, что у меня плохо получалось. Но вообще писать мне нравилось. Например, составлять списки. Меня приохотил к этому один учитель много лет назад, еще в начальной школе, заметив, как трудно мне выразить словами то, что было на уме. Все тогда твердили, что я должен с кем-нибудь поговорить об отце. А тот учитель сказал, что я могу все мысли записать в тетрадку – для себя. Временами это и впрямь помогало привести мозги в порядок, когда голова была забита кошмарными, смутными образами, которые с трудом там помещались.
Я давно не составлял списков. Наверное, просто забыл, как сильно они мне помогали. Но тут почувствовал, что пора это сделать. Взял ручку, которую одолжил у кого-то в школе и не вернул, достал чистый блокнот, зачем-то подаренный мне мамой на Рождество, и решил записать все, что полиция знала о Грете и ее последнем субботнем дне.
• Утром Грета отправилась за покупками в Лландидно с матерью. Они накупили себе шмоток и решили там пообедать. (И Грета, и ее мама относились к еде очень строго, так что, скорее всего, ограничились зеленым салатом, а может быть, чашкой кофе. Грета однажды призналась мне, что, вообще-то, любит поесть, но сладкое, шоколад или хлеб позволяет себе только в самые тяжелые времена, а потом всегда чувствует себя ужасно, как будто еда буквально ложится в нее мертвым грузом.)
• Вернувшись