Грета. Манон Стефан Рос
она говорит сама с собой, загружая стиральную машину или сортируя мусор:
– Не могу же я туда поехать и заниматься уборкой, как будто ничего не случилось? Скорее всего, они не хотят никого видеть…
Она решила подождать, пока Лиз сама с ней не свяжется, а до тех пор держаться подальше от старого фермерского дома. Больше всего на свете мама боялась кому-то помешать.
В девять часов зазвонил телефон. Мама наслаждалась редким свободным утром, смотрела какую-то ерунду по телику и жевала тосты. Шла одна из тех передач про смену стиля: женщине из Манчестера только что поменяли образ, и выглядела она ужасно – мама подумала, что ее платью не помешает глажка. Она не спешила отвечать на телефон – обычно ее донимали звонками благотворительные фонды или мошенники в попытке выманить деньги, которых у нее не было.
Сердце пропустило удар, когда она увидела имя на экране. Звонила Лиз Пью.
– Алло?
– Сэм, ты придешь? В доме страшный бардак.
Мама была поражена. Голос Лиз звучал звонко, как колокольчик, словно ничего не случилось.
– Лиз… ты… – Мама не смогла закончить фразу, и на несколько секунд между ними повисло молчание, в котором утонули все невысказанные слова.
– Ты там? – спросила наконец Лиз.
– Мне так жаль, – произнесла мама.
Долгий, глубокий, медленный вздох.
– Спасибо.
– Я не думала, что ты захочешь…
– Можешь приехать прямо сейчас?
– Да, конечно.
Через десять минут мама, взволнованная, вся на нервах, была в Брин-Маре. Наверняка здесь все будут плакать… Нужно ли ей здороваться с полицейскими (должно быть, их тут целая толпа) или не стоит обращать на них внимание? Надо ли убирать во всех комнатах или только там, где нет людей?
Во дворе фермы стояло несколько машин. Значит, в доме принимали посетителей. Мама не могла решить, хорошо это или плохо. Все машины были новее и больше побитого старенького маминого «фиата», однако она просидела в салоне еще несколько минут под защитой древней колымаги, с которой ее связывало много миль и дорог.
Как обычно, мама вошла через заднюю дверь. В доме было тихо; около кладовки, где держали швабры и ведра, стояли стиральная машина и пылесос, хранились плащи и сапоги, никого не было.
Мама глубоко вздохнула и прошла на кухню.
Лиз едва на нее взглянула. Мать Греты сидела за обеденным столом, заваленном фотографиями и распечатками газет – жуткая скатерть, усеянная улыбками Греты и отвратительными заголовками: «Мертвая уэльская школьница была образцовой ученицей», «В поисках чудовища: кто убил Грету Пью», «Уэльский ангел: город скорбит». Больше на кухне никого не было. Хаос последних дней повсюду оставил свои следы: жир и крошки на столешницах, грязная посуда, застывшие липкие пятна на белом фарфоре, остатки пищи в тарелках (хлеб заворачивается по краям, соусы неприятно пахнут), пол усеян едой.
– Спасибо, что пришла, – сказала Лиз на удивление спокойным, ровным голосом, не отрывая взгляда от газетных заголовков, кричащих о ее мертвой дочери.
Она