Кот. Николай Иванович Тропников
желания закурил…
– Привет, Нарчужанов, – сказала жена, пройдя за моей спиной к бельевому шкафу с зеркалом, и остановилась, взяв расческу. – Токуешь? Ты бы хоть проветривал почаще…
– Так форточка же открыта. Как еще?.. Привет, Лилечка, – простодушно отозвался я, не реагируя на раздражение в ее голосе.
– А чем занят? Что-то уж больно мудро выглядишь? – Жена почти ехидно усмехнулась.
– Да вот, можно сказать, свои мемуары перечитываю, ошибки исправляю. Вдруг кому-нибудь на глаза попадутся – чтоб не очень стыдно было. – Я тоже усмехнулся.
– Не рано ли мемуары? Ты что, умирать собираешься?..
Соврать или как-нибудь уклониться было бы спокойнее и лучше, но на душе держался едкий осадок разочарования прочитанными черновиками, и я сказал то, что мелькнуло:
– Так жизнь, считай, кончилась. Наступило время расплаты… За беспечно прожитые годы, – я ухмыльнулся. – Наступившей эпохе «общечеловеческих ценностей» я органически противопоказан. Впрочем, и она мне – тоже. А это еще только цветочки…
– Ну, поехали опять! – отозвалась жена, откровенно раздражаясь. Откинула голову и, рекламно расчесывая волосы, походя, поинтересовалась:
– Ну, и что вычитал?..
Мне хотелось поплакаться:
– К сожалению, практически ничего обнадеживающего. Так, отдельные абзацы, строчки, в основном, начала чего-то: то ли рассказов, то ли?.. Иногда не верилось, что сам написал когда-то, – признался я. – Вот, полюбуйся, вычитал в одном рассказе изречение: «Времени нет, мы топчемся на одном месте из века в век внутри безначальной вечности. Меняются только декорации…».
Я хотел продолжить развернутое доказательство этой мысли, но жена опять отреагировала раньше и совсем не так, как я предполагал: – Мдаа?.. Похоже, сторожем работать опасно. Тебе, Нарчужанов, надо либо искать настоящую работу, пока совсем не состарился, либо?..
Не договорив, она ушла в комнату матери, потом мимо моей двери на кухню, откуда вскоре послышалось:
– Ну, конечно!.. Я так и знала!
Потом что-то упало…
Собрав валявшиеся вокруг машинки бумаги, я уложил их в нужном мне порядке в розовую картонную папку, на обложке которой было написано: «Жизнь медленная шла, чего-то было жалко»… Мысленно доцитировал: «…таинственно, как старая цыганка, мне шепчет жизнь заветные слова», – убрал папку в ящик стола и, повернувшись, сел поперек стула, навалившись на спинку руками, и выложил на них подбородок, как провинившаяся собака в ожидании хозяйского решения…
Как оказалось, в тот день я действительно проштрафился, забыв сдать в прачечную белье, не убрал в квартире, хотя вроде бы обещал, да еще не досмотрел, что картошка кончилась. И еще что-то, и еще, и еще что-то…
Но главная моя вина, похоже, заключалась в том, что сапоги, которые жена недавно с восторгом нахваливала, опять не то!
– Они промокают! – сказала она, когда я вышел на кухню. – На, потрогай мои ноги. До сих пор холодные. А ты мне про