Сезон воронов. Соня Мармен
в обоснованности всех этих пертурбаций. По моему мнению, эта затея с престолонаследованием для многих превратилась в навязчивую идею, однако я понимала, что делиться такими мыслями ни с кем нельзя. Наверное, мой патриотизм ослабел с годами. Дункан, пытаясь скрыть волнение, обнял меня так крепко, что я едва не задохнулась. По росту и силе он уже почти сравнялся с отцом.
– Все будет хорошо, мама! – сказал он, желая меня успокоить, и чуть-чуть отодвинулся.
– Позаботься о брате…
– Конечно! Мы с отцом за ним присмотрим, обещаю. Не беспокойся.
Я подняла на него заплаканные глаза. Дункан улыбался, но только одними губами. Взгляд его оставался серьезным.
– Вы уходите на войну. И ты просишь меня не беспокоиться?
Улыбка исчезла, и лицо его стало грустным.
– Знаю… Просто я не знал, что тебе сказать, и ничего лучшего не придумал.
Я поцеловала его в свежевыбритую щеку.
– Иди попрощайся с сестрой и с Элспет, а то она утонет в слезах, – тихо сказала я, против собственной воли отрываясь от него. Я повернулась к Ранальду. – Ночью укрывайся как следует. Слышишь? Твоя спина…
– Мама! – со вздохом отчаяния перебил меня младший сын. – Ты снова за свое? Я ведь уже взрослый!
– А я все равно остаюсь твоей матерью! – возразила я, хмуря брови. – Солдат с больной спиной не сможет сражаться как должно!
Я схватила его руку и прижала к своей щеке. Из троих моих детей Ранальд был больше всех похож на меня. Черты лица у него были тоньше, чем у Дункана, плечи – не такие массивные, да и ростом он был чуть ниже. Однако скорость реакции и смелость легко восполняли эти маленькие недостатки. Он сжал мою холодную руку в своей ладони и ласково меня поцеловал.
– Мы вернемся победителями, мам! С божьей милостью…
– Я буду молиться за вас, сынок!
– Спасибо, мам!
Стоя в сторонке, Лиам молча наблюдал за мной. На нем была его лучшая рубашка и новый плед. Я подошла к мужу и прижалась к его груди. Мы несколько минут стояли обнявшись, потом он осторожно отстранился. Я правильно истолковала неуверенность в его взгляде. В душе он тоже сомневался в целесообразности этого восстания. Лиам никогда не заговаривал со мной об этом, и я знала, что он не сделает такого и впредь.
Не предстоящие сражения страшили его. Я слишком хорошо его знала, чтобы заподозрить такое. У него был какой-то свой повод для тревоги. Однако долг превыше всего, и Лиаму, как и остальным мужчинам клана, приходилось подчиняться решениям его главы. Таковы были правила. Домá тех членов клана, которые отказывались с оружием последовать за своим предводителем, предавали огню, а самого нарушителя обета объявляли вне закона, а то и предавали позорной казни. Думаю, Джон Макиайн не стал бы прибегать к крайним мерам, но честь была для Лиама не пустым словом. Он пошел бы воевать, даже если бы это противоречило его личным убеждениям, даже если бы знал, что в этой войне голову сложит не только он, но и его сыновья…
Он обхватил мое лицо