Сезон воронов. Соня Мармен
даже при желании не смог бы сказать, что он означает. Была ли то признательность? Если да, то это уже даже больше, чем он мог бы рассчитывать…
– Дункан!
– Что?
– Я… Спокойной ночи!
– Oidhche mhath, a Mhórag[39].
Она закрыла глаза. Дункан со вздохом последовал ее примеру несколько минут спустя.
Что-то шевельнулось совсем рядом. Дункан открыл один глаз, но увидел только непроницаемый мрак. Сон еще не совсем отпустил его. Юноша выждал несколько секунд. Кроме шороха листьев, ничего не было слышно. Наверное, что-то приснилось. Внезапно он ощутил прикосновение к своей спине. Схватив нож, который, как всегда перед сном, вонзил острием в землю у себя в изголовье, Дункан перекатился на бок, присел на корточки и выставил блестящий клинок перед собой.
И несколько раз моргнул от удивления. Рядом лежал скомканный плед, из-под которого выглядывала рука и несколько рыжих, отблескивающих в умирающем свете костра локонов.
Но как она тут оказалась?
Марион повернулась, плед сполз, открыв ее лицо, в голубоватом свете ночи казавшееся еще более бледным, чем обычно. Наверняка она замерзла и решила перелечь к нему поближе, чтобы украсть хотя бы частичку его тепла. От костра остались угасающие угли, дававшие слишком мало тепла для такой холодной осенней ночи. Выдохнув с облегчением, Дункан вернулся на свое место, вонзил нож в землю и стал смотреть на спящую девушку.
Лунный свет, отражаясь от рыжих завитков волос, окружал золотистым ореолом ее безмятежное лицо. «Ты – ангел и дьявол, Марион Кэмпбелл!» – подумал он. Она лежала на спине, закинув одну руку за голову, вторая покоилась на животе. Губы ее изогнулись в своенравной гримасе. «Ты соблазняешь меня даже во сне!»
Дункан склонился над ней, чтобы как следует рассмотреть. Золотые волосы служили дочери Гленлайона мягкой шелковой подушкой. Он долго скользил взглядом по ее сонному лицу, касаясь его своими мыслями и желаниями. С полуоткрытых губ, подрагивающих во сне, срывались белесые облачка дыхания. Верхние пуговицы на куртке были расстегнуты, а рубашка под ними чуть распахнулась, обнажая выпуклость молочно-белой груди. Ему ужасно захотелось прижаться к ней губами, ощутить под пальцами сердце, бьющееся в этой мерно поднимающейся и опускающейся груди… Он едва осмеливался дышать из страха разбудить Марион. Но даже смотреть на нее ему было тягостно.
Он осторожно погладил огненные локоны, разметавшиеся по траве, нежно поцеловал девушку в макушку и натянул ей на плечи соскользнувший было плед. Потом бережно обнял за талию.
– Mòrag, mo aingeal…[40] – шепнул Дункан в кудрявый шелк волос, приятно щекотавший ему шею. – Отец был прав, когда советовал остерегаться тебя!
Мысленно он вернулся на «Sweet Mary», в тот самый миг, когда услышал первый выстрел. Тогда он еще находился в трюме, и все его мысли сосредоточились на Марион, а сердце замерло от страха, просто перестало биться. Не сказать, что он испугался мести лэрда Гленлайона за то, что не уберег его дочь. На самом деле ему было плевать на
39
Спокойной ночи, Марион.
40
Марион, ангел мой.