Пламя и тьма: искра творения. Наталья Куртакова
оказалась в небольшой гостиной. Стены комнаты были сложены из белого камня и увешаны картинами предков рода Фотсмен. В центре комнаты стоял большой резной стол на шесть персон, заставленный вазами с цветами и столовым серебром. Четыре больших окна были занавешены плотной тканью цвета морской волны, у противоположной стены располагался камин, занимающий практически всю ее ширину. В детстве Элисфия любила разглядывать диковинные узоры, вырезанные на нем, и сочинять различные истории.
Грир и Рьяна Фотсмены сидели на мягкой софе и пили травяной чай перед сном. Чтобы выйти из дома, девушке следовало пройти мимо них. Разумеется, незаметно это сделать было невозможно.
– Ты почему не в постели, дитя? – приторно улыбнувшись, спросила Рьяна, словно не было слов, сказанных ею минутой ранее.
– Мне хочется прогуляться, очень душно.
Элисфия старалась не смотреть ей в глаза, с Рьяной у них были очень странные отношения: женщина могла в один день вести себя с девушкой как заботливая мать, а в другой – хуже стражника в тюрьме. Ее настроение было очень изменчивым, только по отношению к своим детям она всегда была добра и приветлива.
Рьяна была красивой женщиной – круглолицая, златовласая, некогда мечта всех местных неженатых мужчин. Ее глаза
цвета неба всегда были подернуты влагой и обладали проницательным взглядом. На плечи Рьяны поверх ночной сорочки из белого хлопка был накинут бархатный халат зеленого цвета.
– А разве не слишком поздно разгуливать по улицам города одной? Что, если тебя кто-нибудь увидит? Что тогда о нас скажут? Что невестка, едва обручившись, гуляет не пойми где и с кем? – Рьяна улыбалась настолько широко и приторно, что, казалось, от натуги у нее сейчас лопнут щеки.
– Я ни с кем не собираюсь встречаться. Хочу подышать воздухом, только и всего, – пожав плечами, ответила Элисфия, понимая, что ей вряд ли удастся выйти до того, как старшие члены семьи отправятся спать.
– Можешь открыть окно. Полагаю, воздух из него будет достаточно свежим, чтобы справиться с духотой, – безразлично сказал Грир Фотсмен.
Элисфия побаивалась мужчину. Он был тих и молчалив, но в минуты, когда от него требовалась твердость и решительность, с ярым остервенением это проявлял. Несколько раз перепадало девушке за непослушание, однажды мужчина избил ее плетью до крови из-за пролитого молока на новый стол, только что покрытый лаком. Она на всю жизнь запомнила перекошенный от злобы рот и горящие презрением маленькие поросячьи глазки. С тех пор выражение его лица при виде Элисфии практически не менялось. Ему не нравилась та роль, которой наделили его старейшины, но он не мог противиться их воле.
– Прошу вашего дозволения провести время на заднем дворе, пока луна не начнет спускаться. После я вернусь в свою комнату, обещаю, – девушка вытянулась по струнке в ожидании вердикта.
– Отправляйся в свою комнату прямо сейчас, – тоном, не приемлющим никаких возражений, ответил