В городе 33"n". Елена Александровна Пономарева
до чего славный у них сынок.
Конечно по душе ему было далеко не всё, чем любили напрячь родственники. Но Дима был не только послушным, но рассудительным, потому поручения исполнял беспрекословно.
Например, ему ужасно не нравилось чистить зубы. Но, встав засветло с постели, Дима первым делом шёл их чистить. Он знал, что если мама заметит обман, то придётся чистить и зубы, и уши, и другие части тела. А их у него было предостаточно, поэтому ни свет, ни заря Дима нехотя плёлся по длинному тёмному коридору в ванную комнату. Пробирался на ощупь, не включая света, чтобы ненароком не разбудить домочадцев. Но не было случая, чтобы, выходя из ванной, Дима не наткнулся на полусонную маму, зевающую, широко открыв рот. Он вытягивал губы трубочкой и, усыпляя материнскую бдительность, дышал ей в нос «Ягодным взрывом». Отчего мама мгновенно просыпалась.
Манную кашу Дима не любил. Но ежедневно ел на завтрак. А всё потому, что овсянку он не любил ещё больше – до нервного тика, до судорог во всём теле. Стоило положить в рот ложечку, да что там, пол ложечки, язык Димы скукоживался, глаза выпрыгивали из орбит, а по телу пробегал ток высокой частотности. Мало кому придутся по вкусу подобные ощущения. И Дима явно не из их числа.
Каждое утро по дороге в школу Дима выносил мусор. Не по своему хотению и не по щучьему велению, а по настоятельной просьбе бабушки.
– Ага, попробуй не вынеси, так заставят плинтусы драить по всей квартире или того хуже, пыль из ковров выбивать. – оправдывал он своё рвение к мусорным бакам.
У Димы на пыль была какая-то там аллегория или даже аллигатория, одним словом чихал Дима на пыль и на ковры с плинтусами.
Чихал и шёл в музыкальную школу, взвалив на спину тяжеленную виолончель. И всё потому, что мама у Димы была музыкантом, а точнее пианисткой-аккомпаниатором в детском саду.
Она спала и видела своего любимого сыночка прославленным музыкантом. Еженощно мама сидела в кресле под номером тринадцать седьмого ряда парижского Гранд Опера и, отбивая такт ногой, следила за игрой Димы. Оттого каждое утро она просыпалась уставшей и разбитой. Дима тоже не успевал выспаться как следует. Ведь известно, что по затрате энергии игра на рояле равна работе тракториста во время уборки урожая. И вот однажды после очередного энергозатратного сна, махнув на всё рукой, мама разрешила Диме самому выбрать инструмент.
Дима чихнул в знак благодарности и выбрал виолончель. Ровно четыре года по чётным дням послушный мальчик таскал на себе эту громадину. Спина его ныла и просила пощады, но Дима не сдавался. Ведь дураку понятно, что виолончель куда легче контрабаса, от которого пупочную грыжу можно заработать в два счёта. Или взять, с позволения сказать, фортепиано. Так под ним же сложишься пополам на раз. И пиши пропало!
По нечётным дням Дима чихал на китайский язык. Потому что его папа спал и видел, а когда не спал, то грезил наяву, что любимый сын станет китаистом, как и он сам.
Но Диме само слово «китаист» было неприятно до зубовного скрипа, до заворотка кишок. Так как ассоциировалось оно с рыбой кета,