Ночной шедевр. Айлин Даймонд
и уважительными кивками сопровождал слова Ирвина. А на обратном пути с кладбища предложил внуку продолжить достойное дело деда, заняв вакансию редакционного фотографа. Последовало быстрое согласие – Ирвин был рад начать свою карьеру с той точки, на которой дед закончил свою. Но думалось ему, все чаще и чаще, что надо снимать не бессловесную флору и не редеющую фауну, а людей. Люди намного загадочнее и необъяснимее. В особенности – женщины. В особенности – красивые. Их красота, как успел понять Ирвин, открывается по-разному. От одних сразу невозможно оторвать взгляд. Они сами просятся под объектив. Загадку других постичь труднее – тут помогают задор и кураж. Но все-таки лучше всего – когда виртуозность мастера сливается с красотой модели: так-то и создается подлинное произведение искусства.
Но пока что требовалось хотя бы сделать себе имя, и юный фотограф деятельно предался этому занятию. Несколько лет полосы газеты пестрели работами Ирвина Стоктона: открытие нового корпуса больницы, соревнования по бегу с кипящим чайником, старушки в хосписе, молодожены, выходящие из собора… Невесты были небесны и воздушны, старушки сквозь обвислости и морщины являли последние следы женского лица, победитель с призом в руках необыкновенно радостно таращил глаза, а больничные окна сияли так ярко и приветливо, что вызывали немедленное желание за ними оказаться…
Что-то было в этих снимках, чего не было у коллег по редакции, – но и деда не было, и некому было объяснить Ирвину, в чем таился секрет его эффектов.
Но однажды случилось чудо, которое круто изменило жизнь провинциального самоучки, за десять лет втянувшегося в профессию и в немного богемный, как и положено творческой личности, одинокий быт. Может, судьба смилостивилась над талантливым фотографом, уставшим от газетной поденщины, от беспорядочной личной жизни, не слишком отличавшейся от унылой скуки местных порядков. А может, чудо случилось по иным причинам.
Последние годы примерно раз в неделю во сне Ирвину стал являться дед. Опускался на несуществующий стул, напяливал давно выброшенные очки и смотрел вполне реальные, недавно сделанные Ирвином снимки.
– Ну, дед, говори: что тут так, что не так, почему не так, – повторял Ирвин старую любимую присказку.
Дед по привычке тыкал пальцем, что-то говорил – как всегда, долго и убедительно, но туманно, неуловимо. Слова рассыпались воздушной пылью в столбе утреннего света, бьющего в окно.
Ирвин просыпался в досаде. В ушах звучали лишь те, последние слова:
– Стань мастером… Мне не удалось… тебе…
И, возможно, эти слова были сказаны не только при земном прощании, но и где-то там, в небесных канцеляриях.
В начале нынешнего года Джорджтаун проводил финал городского конкурса красоты с необычайной помпой, и из самого Нью-Йорка прибыла небольшая команда от знаменитого агентства, специальностью которого был промоутинг победительниц. И вот как объяснить такой факт? За час до открытия решающего этапа фотограф агентства по неосторожности провалился в канализационный