Эпоха Пятизонья. Михаил Юрьевич Белозеров
в течение года. Кто-то из простых сталкеров залег на дно, кто-то перестал ходить в Зоны, «перекрасился», упростился до уровня обычной городской жизни, пошел работать. И только в компании своих, за стаканом горькой, вспоминал былые деньки и плакал горючими слезами, тоскуя о той – вольной и опасной жизни. Но черных сталкеров переделать было невозможно, как невозможно было переделать мир. Поэтому большинство из них предпочитало жить в Зонах. Самой тяжелой считалась Московская Зона, потому что она была самой молодой и неизученной. На периферии было проще: в Крыму и на Украине Зоны вообще никто не охранял. Почему не загребли Костю, он и сам не знал. Вероятно, посчитали, что он попал в Зону ЧАЭС случайно и сталкером не стал.
– Товарищ генерал, точно сюда заскочили! Да все видели! И следы вели…
– Следы!.. – в сердцах воскликнул генерал. – Все тщательно обыскать! Хотя… чего искать?! И так все ясно…
– Ну а теперь давай поговорим, – повернулся Бараско к Косте.
Костя словно впервые увидел его. Словно и не было того – другого Бараско – вечно тоскующего и ищущего истину жизни. Теперь перед ним сидел прагматик – желчный и злой. И не было Реду никакого дела до того, как они однажды умирали в Чернобыльской зоне, но почему-то не умерли. Реда теперь это не интересовало и разговаривать он об этом не желал, словно все кануло вечность, испарилось, пропало. Да и было ли вообще? Что я знаю, собственно, о нем? – подумал Костя. То, что он из прошлого? Это я помню. Хорошо помню. Но не знаю этого прошлого. То, что он полжизни бродил в Зоне с фашистами и сумел вырваться из зацикленного времени? Это факт. Неоспоримый факт. То, что адаптировался к настоящему? Это тоже факт! И даже очень и очень бесспорный. И то, что вытащил меня из Чернобыльской Зоны – тоже факт, только этого факта я не помню. Забыл.
– Знаешь, почему я ушел из больницы?
– Догадываюсь, – ответил Костя.
– Не потому что у меня есть какой-нибудь волшебный артефакт. Просто я подсчитал, сколько надо времени, чтобы нас вычислить.
– Поздравляю, – ответил Костя. – Минута в минуту.
– Ты не должен на меня обижаться. Дело превыше всего.
– Какое дело?
– А сам не догадался?..
– Да чего там. Ясно, что речь пойдет о Зоне, – Костя мотнул головой туда, где в его представлении находился Кремль.
– Да… к сожалению… приходится, – вздохнул Бараско. – Вот и мы кому-то стали нужны. Теперь нам за наши знания и умения деньги будут платить.
– А ты не думаешь, что моя судьба может быть короткой, что «анцитаур» не будет меня беречь?
– Нет, камень судьбы дает человеку долголетие. У тебя есть все шансы прожит лет до ста. Поэтому я и спрашиваю: «анцитаур» в тебе?
– Вот заладил! Ты же помнишь!
– Столько воды утекло. Меня послали тебя найти. Вырвали, можно сказать, из дома, из Крымской Зоны. Там сейчас сирень цветет. – На мгновение лицо Реда стало прежним – добрым и счастливым, как тогда, в Чернобыльской Зоне.
– А если я не захочу? – спросил Костя, – если у меня работа, семья?
– Нет