Бутылка, законченная питьём. Пётр Ореховский
его? Только те, кто живёт позавчера, наступают на свои вчерашние следы. И радуются – о, как здесь всё понятно!
А разве можно понять, что представляет собой жизнь, если не знаешь, что такое смерть? И как узнать смерть, если ни разу не умирал? А тот, кто умирал, тот боялся. Можно ли назвать храбрым того, кто ничего не боится? И понимает ли он жизнь?
Нам даны пять чувств и шестое – сердечное. Без него нет смысла в первых пяти – с помощью сердца мы различаем то, что нам нравится, от того, что не нравится. Что же ты делаешь равнодушным своё сердце? Не для того ли, чтобы уснули и твои пять чувств? Разве в этом мудрость?
Бывает и того хуже. Разложат костры, ударят в барабаны, задуют в трубы и возбуждаются от чужой любви. Как газовая плита – сжигают чужое топливо, добытое из сердца земли. И веселье кончается с поворотом крана горелки, с восторгом последнего мужчины, с улыбкой последней женщины. Они – устали. Но ты-то уже знаешь, что такое усталость сердца, правда, Равнодушный?
У каждого – своё. Видишь, я соглашаюсь с тобой. Но в чём же разница между мёртвым львом и живой собакой, если они равно бесчувственны. Согласишься ли ты со мной?
А когда болит сердце, чувства на пределе различают тончайшие ароматы. Можно чувствовать завтра и оттуда увидеть сегодня. Нам не договориться с тобой – ты был вчера и всегда, а моё время – из будущего в настоящее, оно никогда не наступит. Ведь прошлого – всё больше, а будущего – всё меньше, и ты в этом уверен.
Сердце моё говорит, что лучше быть мотыльком-однодневкой, чем пирамидой египетской. А я трачу время короткой жизни своей на спор с теми, чьи пальцы жёстки и не улавливают биения шёлковых крыльев.
И это уже принадлежит прошлому.
апрель 2001
БУТЫЛКА, ЗАКОНЧЕННАЯ ПИТЬЁМ
Начатая бутылка полна разговоров, пустая – сожалений. Раньше я спокойно относился к пустым бутылкам у себя на столе, теперь они меня раздражают, напоминая об объёме выпитого, и я сразу пытаюсь их убрать, а по возможности – и выкинуть. Если бы был шанс, то я попытался бы заменить свою судьбу на другую, как перегоревшую лампочку, или, если угодно, как пустую бутылку на полную, но Господь давно не желает ко мне прислушиваться. Хотя, признаться, я сейчас часто пытаюсь обратиться к Нему за помощью. Ничего другого не остается.
Искусство выпивать в одиночку требует бережного отношения к своей памяти. Для этого надо уметь разрешить себе вспоминать; недаром такие посиделки в народе называют "чокнуться с дьяволом". Мне предстоит длинный вечер. И я начинаю вспоминать. Прошлое путается с настоящим и сворачивается кольцом, как собака, свернувшаяся в клубок у порога. Несмотря на повышенную лохматость, два печальных собачьих глаза глядят на меня сквозь шерсть не отрываясь…
Этот город был ничем не хуже других, просто я прожил в нём уже достаточно много времени. Мне надоели его плоские пейзажи, грязная неширокая река, в которой уже давно никто не купается, пустыри и холода. Сколько я бываю в сибирских городах, столько же меня достают холода и пустые пространства. Почему бы какому-нибудь современному художнику не написать полную психологизма картину: «В ожидании общественного транспорта»? Или они одновременно с палитрой приобретают личный автомобиль?
Всё на свете имеет начало и конец, но эта история кажется мне нескончаемой. Было время, мне казалось, что я никогда не смогу из неё выпутаться. Всё началось несколько лет назад, когда я взял взаймы у своих друзей пятнадцать тысяч долларов. Дело моё процветало, но не хватало оборотных средств. «Зачем тебе банк? – сказали они. – Мы дадим тебе деньги гораздо дешевле».
Процент действительно был намного ниже, и я согласился. Через год у них якобы случилась какая-то беда, и уже они попросили у меня взаймы. Тридцать тысяч долларов. Для того чтобы собрать эти деньги, я выгреб свои чёрно-белые кассы и ещё пришлось занимать под разные активы. Друзья исчезли, а я остался должен кредиторам после всех расчётов теперь уже пятьдесят тысяч.
С тех пор я перестал быть автомобилистом, хотя и редко пользуюсь общественным транспортом.
Впоследствии я узнал, что подобные операции у нас в ходу, даже термин есть: «откормить поросёнка». Однако обидно, когда в качестве поросёнка выступаешь ты сам. И, как мне объяснили, я должен ещё радоваться, что меня не убили. Действительно, одно время радовался. Сейчас как-то уже не очень.
Впрочем, всё и в самом деле не так уж плохо. Хотя мы и разъехались с женой, но ни её, ни сына всё это практически не коснулось. Можно сказать, они даже выиграли материально после официального развода – естественно, большая часть имущества у нас была оформлена на жену. Жизнь идёт дальше, говорю я сам себе, затягиваясь в туалете своего номера самокруткой из местной анаши. Как ни смешно, я не курю табак. Но анаша примиряет меня с ситуацией.
Официально я торгую в этом городе продукцией одной московской фирмы. На самом деле у этой фирмы нет своей продукции, она – чистый посредник. И её прибыли напрямую зависят от эффективности действий сети местных дилеров. А я контролирую их действия. Но уже неофициально. Это – мой секрет Полишинеля. Этакий Хлестаков