Такие странные сны в стиле фьюжн. и другие «непристойные» рассказы. Сергей Корнев
лицо исчезло, и в помехах стали появляться сначала чьи-то руки, потом ноги, потом разные части тела. Картинки менялись чрезвычайно ускоренно, но Сонечка успела заметить, что все тела были обнажены. Она смущённо поправила свой сползающе-расползающийся в обворожительной шёлковой нежности халатик и покрепче затянула поясок. Всё-таки папа… Да ещё такие картинки…
– Тебе же… завтра… на работу…
– Мне, Сонь, и послезавтра на работу… и в субботу…
– А… к маме… чё не идёшь?..
Она окончательно растерялась, поняв, что повторяется, а попросту бред какой-то несёт, но ничего не могла с собой поделать. Мысли сбились в кучу, язык сам по себе, уши сами по себе, глаза сами по себе – то есть то на папу, то на экран. Забыла, зачем пришла. Не знала, что сказать. А потому просто сиротливо присела на краешек дивана и подобрала под себя ножки, натянув до отказа на голые бёдра непослушно короткую шёлковую ткань. Папа, внимательно понаблюдав за её бесполезными мучениями, извлёк из-за кресла своё пиво и тоже повторился:
– Нет уж… Я лучше и в воскресенье на работу схожу. Печень дороже.
– Папочка, не переживай, мама и на… – начала Сонечка и осеклась.
Тела на экране по очереди насиловали ту некрасивую женщину. А может, и не насиловали. Она то как бы вырывалась, то сама набрасывалась на тела, то умоляла их о чём-то. Всё это выглядело так… странно, так мерзко, так непонятно. Но очень правдоподобно, очень жизненно, не по-киношному, а потому – страшно и как-то… чересчур грязно, чересчур безысходно, чересчур неумолимо. И оттого Сонечке легче было думать, что это насилие.
Папа запрокинул голову, влил в рот остатки пива, встал с кресла и подошёл к окну. На пару секунд приоткрыв шторку, он вернулся назад, остановившись возле Сонечки и погладив её по головке.
– Не трахайся.
– Я… не трахаюсь, – она испуганно посмотрела ему в глаза.
– Трахаешься, – спокойно сказал он, не отводя цепкого взгляда.
– Нет.
– Да. Нет уж… Давай лучше спать. Успеешь натрахаться…
Последнее прозвучало не только спокойно, но и мягко, что позволило Сонечке немного взять себя в руки.
– Папочка, почему успею?
– Все успевают. Жизнь такая. Если всех во внимание брать, то ничего не делай, только трахайся да трахайся.
Он вдруг наклонился к ней и дёрнул за поясок. Шёлковая нежность блядски податливо расцепилась, высвобождая чёткие девические формы. Его руки поднялись на плечи и опустили халатик вниз.
– Мама не очень-то любит трахаться, – с трудом проглотив вязкую слюну, услышала свой голос Сонечка.
– Любит, Сонь, любит, – загадочно улыбнулся папа и схватил её за руки. – Ладно, пойдём спать.
Он повлёк её за собой. Она слабо и как-то недоумённо сопротивлялась, напоследок узнав некрасивую женщину на экране. Это была мама.
Они пробрели сквозь ядовито-ржавые