Западня. Эмиль Золя
истину:
– По-моему, у него честные глаза… Он на вас женится, душечка, вот увидите.
Жервеза отерла лоб мокрой рукой. Потом она вытащила из лохани другую штуку белья, снова покачав головой. С минуту обе хранили молчание. В прачечной стихло. Пробило одиннадцать. Половина прачек, присев на лоханки, поставив в ногах откупоренные бутылочки с вином, завтракали сосисками с хлебом. Только хозяйки, явившиеся с небольшими узлами белья, торопились, оканчивая стирку. Кое-где еще слышались удары вальков среди смеха и говора, перемежавшегося чавканьем челюстей; между тем паровик работал по-прежнему и без отдыха и покоя, и, казалось, повышал голос – хриплый, визгливый, наполнявший огромную постройку. Но ни одна женщина не слышала его; это было как бы дыхание самой прачечной – жаркое дыхание, заволакивавшее бревна потолка волновавшимися облаками пара. Жара становилась невыносимой; солнечные лучи проникали слева в высокие окна, расцвечивая клубившиеся пары нежными серовато-розовыми и серовато-голубыми переливавшимися оттенками. Послышались жалобы на духоту; тогда Шарль принялся спускать шторы из грубого холста, переходя от окна к окну; потом он перешел на правую, теневую сторону и открыл форточки. Его приветствовали криками и хлопаньем в ладоши; стояло шумное веселье. Вскоре затихли последние вальки. Прачки, с набитыми ртами, разговаривали мимикой, жестикулируя ножами, зажатыми в кулаке. Тишина наступила такая, что слышно было, как скребла по полу лопаточка кочегара, который подгребал уголья, бросая их в топку паровика.
Между тем Жервеза вымыла цветное белье в горячей воде, жирной от мыла. Покончив с ним, она пододвинула к себе козлы и бросила на них белье, от которого потекли на пол синеватые лужи. Затем начала полоскать. Позади нее вода струилась из крана над большой лоханью, прикрепленной к полу, над которой перекрещивались два деревянных бруса для белья. Вверху, в воздухе, находились два другие бруса, на которые развешивалось белье, чтобы дать воде окончательно стечь.
– Вот и готово, сейчас конец, – сказала г-жа Бош. – Я останусь и помогу вам выкрутить.
– О, не стоит, благодарю вас, – отвечала молодая женщина, прополаскивавшая в чистой воде цветное белье. – Вот если бы было что-нибудь суконное, тогда другое дело.
Но ей пришлось-таки принять помощь дворничихи. Они выкручивали вдвоем, взявшись за концы, шерстяную юбку, из которой струилась желтоватая вода, как вдруг г-жа Бош воскликнула:
– Э! Виржини!.. Что ей тут стирать, какие лохмотья?
Жервеза быстро подняла голову. Виржини была девушка ее лет, выше ростом, брюнетка, красивая, несмотря на слишком длинное лицо. На ней было старое черное платье с фалбарой, красная лента на шее; голова тщательно причесана, с шиньоном в голубой сетке. Остановившись на минуту посреди главного прохода, она прищурилась, точно отыскивая кого-то; потом, заметив Жервезу, прошла мимо нее, выпрямившись, с нахальным видом подрагивая бедрами, и поместилась в том же ряду, за пять лоханок дальше.
– Вот каприз! – продолжала г-жа Бош, понизив голос. – Никогда она и пары манжет не выстирает…