Невидимый мир. Анри Жюль-Буа

      Любя тайну, Станислав де Гуайта рисковал здоровьем и рассудком в столкновениях с неведомым Он занимался тем что оккультисты называют «выходом в астральном теле»; это – свободное передвижение души, вышедшей из тела. Не разрывая окончательно нити, связывающей ее с телом, Психея, облеченная в тонкую флюидическую оболочку, посещает эфирные области мироздания… «Выход в астральном теле» – одна из соблазнительных приманок мелких оккультных школ; средневековые колдуньи при помощи известных мазей таким образом уносились в грезах на шабаш, пока их тело лежало в постели. Гуайта верил, что он обладает этой способностью и может в астральном теле являться своим врагам. В другом месте[1] я рассказывал о тех астральных битвах, которые у него происходили с Булланом, священником-еретиком, жившим в Лионе. Мистик, библиофил и философ, Гуайта был не свободен от влияния атавизма. В смелой борьбе с тайной, в воображении его, занятом битвами, чувствовался дух его венгерских предков, так же боровшихся до смерти, но не с призраками и оружием не телепатическим… И в этой игре погиб его могучий организм, не выдержав всех извращенностей жизни одинокой и наполненной галлюцинациями.

      Дом Гуайта был заколдован.

      Иногда лярвы, наполнявшие его расстроенное воображение, воплощались, по словам его друзей, и пугали его бедную служанку. Согласно легенде – ибо есть уже и леенда – неясные очертания юной умершей появлялись в его спальне, и прозрачная дымка ее локтя грустным жестом опиралась на спинку кровати. Шелли знавал подобные видения: ребенок, играющий на берегу моря и погружающийся в волны… но они были плохим предзнаменованием. Вскоре после этого он умер. И Гуайта недолго жил после появления этих навязчивых призраков; вот и сам он, говоря языком языческих эпитафий, «стал тенью»…

      Его жгучий, энергичный профиль напоминал рисунки старых немецких мастеров: алхимик, среди реторт и магических кругов, под сводами, исписанными иероглифами и увешанными Страшными животными; эта бурная, редкая, рыцарская натура, где смешивались влияния Парацельса и des Esseintes, всегда была мне умственно симпатична.

      Живо помню его в редакции «Жиль Блаз» (Gil Bias), куда он принес ответ на мои статьи. Это было в дни ненависти. Он поклонился мне, как только он умел делать; тем же поклоном приветствовал он меня в Тур де Вильбон (Tour de Villebon), перед тем как мы обменялись выстрелами. Эта воинственная формальность была выполнена нами, насколько я помню, однажды в довольно ясный вечер. Фигура его, одетая в черный жакет, выделялась на фоне стены; он был бледен, в шляпе, надвинутой на глаза, а палец терпеливо лежал на спуске пистолета.

      Когда вслед за тем мы сидели под деревьями, ожидая составления акта о дуэли, нравственно нас разделяло то же расстояние, но мы уже поняли, что судьбы наши различны, что мы более не встретимся и что