Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС. Петр Шелест
точек. На окраине города возводим баррикады на случай уличных боев.
От вражеской бомбардировки возникло множество пожаров, были большие разрушения и человеческие жертвы. Хотя и был приказ Верховного главнокомандующего защищать Харьков и не сдавать его гитлеровцам, разрабатывались планы эвакуации промышленных предприятий, учебных и детских заведений, госпиталей, больниц, материальных ценностей и граждан. Расчеты показывали, что подвижного железнодорожного состава явно не хватает и многое не увезти, придется подорвать, уничтожить. А как же быть с людьми, которые не хотят оставаться в Харькове, опасаясь, что он, возможно, будет сдан фашистам? Этот вопрос был самым тяжелым.
Страшное и неприятное это дело – демонтаж оборудования в производственных цехах. Это напоминало погром, с болью в сердце все это делалось. Надо было отправлять в глубокий тыл не только промышленное оборудование, но и рабочих и их семьи. Все это происходило в очень трудных условиях при явной нехватке транспорта и при постоянной бомбардировке города. Часто отправленные эшелоны попадали под налет вражеской авиации. Были большие человеческие жертвы и потеря промышленного оборудования. Нам всем выдали военное обмундирование, оружие, и мы должны были оставаться на казарменном положении до конца исхода боев за Харьков.
Встал вплотную вопрос об эвакуации семей партийного и советского актива города, в том числе и секретарей обкома и горкома. Я решаю собрать всю семью вместе и отправляюсь автомашиной из Харькова в Днепродзержинск за Виталиком. Путь туда и обратно был нелегким, если учесть бездорожье, неорганизованное передвижение беженцев и отступающие войска, непрерывные налеты вражеской авиации и ни одного нашего самолета в воздухе. По низко летящим гитлеровским самолетам красноармейцы и командиры открывают огонь из винтовок, даже пистолетов. В самом Днепродзержинске я тоже попал под бомбежку. С большими трудностями все же вывез Витасика и его бабушку Варвару, мать Любы. Собрал вроде бы всю семью вместе: два сына, Боря, семи лет, и Витасик, полутора лет. А Люба лежит в военном госпитале, парализована, без движения, но с полным пониманием своего положения. Трудно мне было и горько смотреть на трагичность моей семьи. А дела по работе, военное положение требовали крайнего физического и морального напряжения.
Любу надо было отправлять с госпиталем в Челябинск, она просит перед ее отправкой привести к ней детей – Борика и Витасика, чтобы проститься с ними. Может быть, навеки. Тяжелая, душу и сердце разрывающая картина прощания матери, не могущей подняться с санитарных носилок и дотянуться до личика своих кровных малюток-сыновей. У меня от этой всей обстановки сердце ноет, кружится голова, меня бьет какая-то дрожь, не могу без слез смотреть на это трагическое прощание беспомощной матери с ничего не понимающими детьми – они только широко открыли глаза и испуганно посматривали по сто ронам на суету взрослых. Санитары и я приподняли Любу на носилках, и она поцеловала