Наперсный крест. Николай Еленевский
с ними кровь, пот, страх, радость – все там, в полку осталось, где охрипшие от команд офицеры, запыленные, уставшие от неустанных турецких атак, пили привезенное болгарами кисло-сладкое вино прямо из горлышка больших кувшинов, передавая эти кувшины друг другу… Пили так, как пьют родниковую воду, чтобы раз и навсегда утолить невесть откуда взявшуюся жажду. И говорили о том, что было сегодня, и думали о том, что будет завтра. Я знал, что их завтра опять начнется с молитвы и Божьего благословения на ратный труд.
У входа в небольшой каменный домик с красивым резным деревянным крыльцом расхаживало взад-вперед четверо гусар-гвардейцев из личной охраны государя. Большой сад, несмотря на сентябрь, был не похож на осенний, и мне почудилось, что горный склон прогибался под его тяжестью. Длинные ветви доставали до земли… От ветра они раскачивались, и яблоки ударяли в сухую пожухлость травы, словно земля была для этих веток огромным барабаном. Сад полз вверх по склону. Золотисто-зеленая листва, еще упорно сидевшая вместе с яблоками на ветках, не могла противостоять порывам ветра, с лихостью гусара врывавшегося в сад из ущелья, срывалась, кружилась, опускалась, устилая склон…
Я смотрел на все это, и мне казалось: сад двигался, уходил в горы, неся свою яблочную тяжесть туда, к войскам. В саду вздувались парусиновыми боками палатки. Из них иногда выплескивался молодой, задорный, громкий смех, и генерал недовольно морщился, озабоченно посматривал в сторону царского домика, дескать, не тревожило ли такое громкое излияние чувств его обитателя. За домиком, почти рядом с раскидистыми кронами яблонь, была устроена коновязь. Сочные яблоки скатывались прямо к лошадиным копытам. Лошади нехотя подбирали плоды мокрыми от слюны губами, сочно хрустели, косили друг на друга умными глазами, иногда азартно вскидывали головы… С металлических цуглей капала на землю сладкая яблочная пена.
К генералу словно мимоходом, показывая всю свою значимость и занятость, постоянно подходили, сверкая высокими начищенными сапогами, то военные чины, то гражданские лица в таких же сверкающих штиблетах. И тех, и других сновало здесь премного. У царского домика дорожки были подметены и посыпаны свежим песком. На них не виднелось ни единого отпечатка. «Видимо, первым по ним должен пройти государь», – подумал я и опять машинально провел потными руками по ризе.
– Батюшка! – рассерженно произнес бдительный генерал. – Извольте-с придерживаться этикета. Это же ставка государя, а не ваш пехотный полк.
Я смущенно откланялся, и в этот момент дверь распахнулась. На крыльце появился весь строгий, нахмуренный, затянутый в темно-синий повседневный мундир царский советник и, как мне показалось, несколько небрежно подозвал генерала:
– Вы уже здесь? Хорошо-с, хорошо-с… Итак, дорогой Василий Петрович, вам с вашим героем для аудиенции пять минут. Не более того…Сегодня у государя большая почта, и он должен ее просмотреть, и непременно-с до завтрака. А где командир полка, в котором священствует наш герой? – он с особым ударением проговорил