Простор последнего полёта. Книга стихо-творений. Аркадий Макаров
висит леденцом.
Граница меж светом и тенью —
У каждого свой интерес…
Кромсаю иркутскую землю,
Тяжёлый и горький замес.
Копавшие горы златые,
В бесчестье принявшие смерть,
Шеренгами шли и в затылок
Сюда, в эту мёрзлую твердь.
И слышно, и слышно доныне
Сквозь стоны, проклятья и мат
Стучат кулаки ледяные,
Железные цепи гремят.
Зимняя ночь
Как вечер скор,
скажи на милость!
Погас в сугробе окоём…
Улыбкой месяца светилась
Ночь молодая за окном.
И, словно не было разора,
Былая радость ожила.
Ах, вологодские узоры,
Зимы-хозяйки кружева.
Живи сто лет – всё будет мало.
В морозных далях января
Звезда небесная дрожала
То, потухая, то горя.
Казалось, радость беспредельна
На очарованной земле…
Ещё Чернобыльская Скверна
До срока мечется в котле.
Иронические стихи при бессоннице
Как один и тот же клавиш
Бестолково бьёшь и бьёшь,
Ты зачем, собака, лаешь?
Спать народу не даёшь!
Иль житьё тебе не мило?
Иль хозяйский харч – не мёд?
Ночь бугор перевалила,
Скоро солнышко взойдёт.
Не буди народ, собака!
Затвори кусачий рот.
За стеной малыш заплакал,
Он ведь тоже есть – народ.
Он губами ищет матерь,
Сорок зорь, как от родин.
А народ – страны держатель,
Не слуга, а господин.
Бьётся лай в проём оконный.
В темноте не разглядеть.
После ночи той бессонной,
Как державою владеть?
Не попутать бы, однако
С явью сон, а с далью близь…
Прикуси язык, собака.
Или костью подавись!
Исповедь хлебороба
Нет, я ничьей не завидовал доле,
Не вылезая из горькой нужды.
Дождик пройдёт и насытится поле.
Хлебному полю слова не нужны.
В клетке грудной беспокойно и тесно.
Сердцу больному кричу: «Отпусти!»
Гляну налево – скорбное место.
Гляну направо – безлюдный пустырь.
Всё б ничего, коль не старые раны,
Долгие ночи, осенняя мгла…
Сын легковесный ушёл за туманом
И обломил молодые крыла.
Старые кости не знают покоя.
Жизнь не отпустит – земля не возьмёт.
Дождик пройдёт и насытится поле.
Поле насытится – колос взойдёт.
Спасибо, милая…
н.
Спасибо, милая, что ты на свете есть.
Хорош сентябрь, да только не зацвесть
Ни бабочке, ни вербе, ни траве…
Лишь паутинки тают в синеве,
Где безрассудной девочкой любим,
Я возносился ветреный,