Питомник. Полина Дашкова
яснее, без этих дурацких намеков?
– Пока не могу. Но обещаю, что скоро все мои неясные намеки прояснятся.
– Нет, а что произошло? Ты спокойно жила все эти годы и вдруг взорвалась ни с того ни с сего. В чем дело? Десять лет ситуация тебя полностью устраивала, а теперь ты собираешься обращаться, как ты выразилась, в официальные инстанции. В суд, что ли?
– Совершенно верно, в суд.
– И в чем ты нас обвиняешь?
– Тебя ни в чем. А вот матушку твою гениальную я обвиняю. И поверь, это очень серьезно.
– Ой, ну хватит. – Он махнул рукой. – Неужели тебе охота затевать всю эту бодягу, вмешивать кретинов-чиновников в наши семейные дела? В конце концов все происходило по твоему молчаливому согласию. Тогда надо было думать, десять лет назад. А сейчас поздно и глупо.
– Да, – кивнула она, – поздно и глупо. Не спорю.
– Ну и зачем тебе это нужно? Объясни, чего ты хочешь, давай спокойно все обсудим, договоримся.
– Мы никогда не договоримся. – Блондинка тряхнула короткими вьющимися волосами. – Я согласилась встретиться с тобой только потому, что мне тебя очень жаль. Но учти, эта жалость ничего в моих планах не изменит. И все, хватит об этом.
– Хватит?! – выкрикнул мужчина неожиданно визгливым голосом. – Что значит хватит? Ты долго будешь надо мной издеваться? Сидишь, спокойная, вежливая, и угрожаешь судом! – Он раздавил сигарету, обжег палец, поморщился и поднес его к губам. – Что мы тебе сделали? Десять лет никаких претензий, и тут вдруг, без всякого предупреждения…
– Не кричи, Олег, – в светло-серых глазах мелькнула жалость, – ты ничего мне не сделал, ты вообще вряд ли способен на какие-либо сознательные действия. А вот мама твоя… Ладно, я сказала, лучше не надо об этом. Я не издеваюсь над тобой. Пожалуйста, давай прекратим этот разговор. Ты слабый, глубоко несчастный человек, я уже сказала, мне тебя очень жаль. Прости, мне пора. – Она поднялась и, взглянув на него сверху вниз, тихо добавила: – Тебе лечиться надо, ты очень плохо выглядишь. Все, до свидания.
– Подожди. – Он поймал ее руку и потянул так резко, что она чуть не упала. – Сядь, ты ничего не объяснила, и главное, ты не объяснила, почему я не могу прийти?
– Потому, что это мой дом и я не хочу тебя там видеть. Если ты явишься, я просто не открою дверь.
– Господи, ну почему? – простонал он.
– А тебе не приходит в голову, что мне очень больно видеть тебя в своем доме? Да, ты ничего не сделал. Однако твое бездействие было хуже преступления. Даже статья такая есть в Уголовном кодексе: оставление в беспомощном состоянии. Я знаю, ты был еще беспомощней, чем Ольга, но ее нет, а ты жив. Не приходи, очень тебя прошу.
– Значит, я виноват, что жив? Ну, прости, эту вину я искуплю. Не сейчас, конечно. Дай мне срок еще лет двадцать или тридцать. Хорошо?
– Перестань, – устало вздохнула Лиля, – хотя бы сейчас не юродствуй.
Он открыл рот, помотал головой, привстал, опершись на стол, выпуклые карие глаза вспыхнули, что-то должно было сорваться с языка важное, резкое, но