Вот жизнь моя. Фейсбучный роман. Сергей Чупринин
рассказываю спустя десятилетия. А Давид Самойлович, оказывается, еще тогда же занес свои впечатления обо мне в дневник: «Он целеустремлен, честолюбив, играет в игры. По натуре эгоцентрист. Окружающим, кроме литературы, по-видимому, интересуется без остроты».
И – вот вам человек ума необыкновенного! – ни в чем ведь не ошибся. Что и по этому роману, я думаю, видно. Поэтому читать меня, эгоцентриста, стоит только литературоцентристам. Погодой, природой, политикой, женщинами, мало ли чем еще я, конечно, интересуюсь. Но, прав, прав Самойлов – без остроты.
Заскучав сочинять рецензии, я еще в бытность свою «литгазетчиком» придумал, помнится, под себя форматик. Рецензия-диалог он назывался. То с прозаиком Анатолием Кимом поговорю о первой стихотворной книжке Миши Поздняева[322], то кинорежиссера Сергея Соловьева попрошу поразмыслить об одном из нашумевших романов.
А вот высказаться о новом сборнике Давида Самойлова позвал актера Николая Губенко. И его жену Жанну Болотову, в которую, что уж теперь скрывать, втайне влюблен был еще со… времен «Дома, в котором я живу».
О, глаза Жанны Болотовой, с ума сойти – и в ум не вернуться!
Но первый разговор, у них дома, как-то не пошел. Так что помучился я с записями в своем блокнотике, диктофонов тогда ведь еще не было, и собрался совсем уж бросить эту затею.
Но, набравшись духу, все-таки перезвонил. «Я, – говорю, – сейчас в переделкинском Доме творчества квартирую. Может, приедете, – говорю, – и погуляем, и к стихам еще попробуем вернуться?»
Так оно и получилось. Славно вечерком погуляли, и разговор, уже у меня в комнатке на втором этаже одного из коттеджей, потек на загляденье. Только успевай записывать. И вдруг, в Переделкине это и сейчас постоянно случается, погас свет. Разъезжаться вроде бы надо, но разговор, хоть его уж не записать, такой был хороший, такой свойский, что…
То есть как что? Стихи стали в темноте читать, друг друга перебивая и друг другу подсказывая, вот что.
Это в памяти и осталось. Стихи, стихи, снова и снова стихи. И только глаза Жанны Болотовой в кромешной темноте светятся.
Диалог наш в газете, конечно, напечатали. Хотя Жанна Андреевна все свои реплики из верстки сняла. Оставила только Колины. Ну и мои, конечно.
У Станислава Юрьевича Куняева, в глазах людей моего поколения и моего образа мысли, репутация скверная. А между тем, мне кажется, он в 60-70-е годы писал стихи, безусловно заслуживавшие внимания. Их лирический герой уже и тогда был мне чужд, но не то чтобы завораживал, а как-то волновал вот именно своей абсолютной на меня непохожестью. Такой, знаете ли, то ли одинокий волк, то ли одинокий охотник, который в чащобе кого хочешь без колебаний завалит – хоть лося, хоть конкурента по браконьерскому промыслу, хоть случайного свидетеля. И Россия этому лирическому герою открывалась исключительно как Русь, но не Русь Киевская или Московская со святыми и дружинниками, а как Русь Северная, скованная вечной мерзлотой, где от одной заимки к другой можно идти неделями, ориентируясь
Поздняев Михаил Константинович (1953–2009) – поэт, в годы перестройки намеревавшийся стать священником, а затем опубликовавший серию статей с жесткой критикой церковных иерархов и официальной политики Русской Православной Церкви.