Райская птичка. Трейси Гузман
историей певицы, но восхищенная образом, который складывался у нее в голове: неприметная серо-коричневая птичка, из куцего клюва которой вырывается величественная, печальная мелодия.
– Девочка умерла от менингита, когда ей было всего два года. Пиаф пострадала в автомобильной аварии и попала в зависимость от морфия. Единственный мужчина, которого она по-настоящему любила, погиб в авиакатастрофе. Ее судьба весьма трагична. Но это придает особый вкус ее музыке, не находишь? Она терзается. Это слышно в ее голосе.
Он замурлыкал себе под нос, очевидно, довольный своей жуткой историей.
– Ты несчастлив. Ты терзаешься?
Томас выглянул из‑за альбома для набросков, посмотрел на Элис и отложил карандаш. Он хмурился, но угол его рта изогнулся, как будто она его позабавила.
– Почему ты думаешь, что я несчастлив?
Опять этот ее недостаток – говорить людям все, что у нее на уме. «Учись быть тонкой», – как-то раз посоветовала ей Натали.
– Не надо было ничего говорить.
– Элис.
Она закусила щеку и ответила:
– Несчастье легко увидеть. Люди так старательно пытаются его скрыть.
– Очень проницательно. Продолжай.
– Возможно, ты скрываешь его за тем, как смотришь на людей. Ты фокусируешься только на их частях и фрагментах. Как будто не хочешь узнавать их целиком. А может, просто не хочешь, чтобы они узнавали тебя. Возможно, ты боишься, что не понравишься им.
Заслышав последнюю фразу, Томас поджал губы:
– Я закончил. Я же говорил, что быстро. Интересная теория, и особенно интересно слышать ее от четырнадцатилетней девочки.
– Ты сердишься.
– На такую не по годам развитую барышню, как ты? Это было бы опасно.
– Не говори обо мне так.
– Тебе не нравится? Я хотел сделать комплимент.
– Это не комплимент, – ее щеки вспыхнули, а на глаза навернулись слезы. Она не знала, куда себя деть, сознавая, что сказала лишнее. – Он всего лишь означает, что ты знаешь больше, чем взрослым кажется нормальным, и что им с тобой неловко. Они не понимают, о чем можно говорить в твоем присутствии, а о чем нельзя. А «барышня» слишком похожа на «барыш». Ненавижу это слово.
Томас подошел к дивану и протянул Элис платок с засохшими пятнами краски, но она оттолкнула его руку и заморгала, стараясь не расплакаться. Томас усмехнулся. При мысли, что он над ней смеется, Элис пришла в ярость и начала что-то бормотать. Но тут он поддел пальцем ее подбородок и повернул к себе ее лицо.
Воздух в комнате потеплел. Элис вздрогнула от стука собственного сердца, такого явного и громкого в ее ушах. Как он мог не слышать? Стук этот заглушал Воробушка, ее слова, ее меланхоличный стон. Комната заплясала у Элис перед глазами, во рту пересохло. Она не могла набрать в легкие достаточно воздуха. Вскоре она уже ловила его ртом как рыба на мелководье. Ее взгляд метнулся