Райская птичка. Трейси Гузман
в чуть более высоких рангах, – Томас указал на группу полотен. – Как я уже говорил, с нетерпением жду вашего отзыва.
До этого Финч никогда не испытывал настолько мощной сознательной антипатии к чему-либо, чего еще даже не видел. «Живого места не оставлю», – думал он, пересекая комнату. Спесь относилась к тем качествам, которые он не переносил: оба родителя с детства приучали его к почтительности. Но, остановившись перед первой же картиной, Финч не мог не разглядеть в ней таланта и, более того, остался потрясенным до глубины души. Ему не доводилось видеть ничего подобного этой серии сюрреалистических портретов, которые выглядели так свежо вопреки расхожему мнению, что направление себя изживает. В том, как Байбер использовал краски, чувствовался напор – от которого Финчу казалось, будто на него кричат, – и интимность, из‑за которой ему было чуть ли не стыдно внимательно рассматривать полотна. Повсюду толпились ошеломленные, ввергнутые в коллективное молчание люди. Финчу стало трудно дышать. Он пытался делать заметки, но быстро зачеркнул те несколько слов, что успел настрочить, не в силах адекватно описать то, что видит. Что-то раздражало его кожу, сдавливало горло. Он обернулся. На него с улыбкой смотрел Байбер.
На седьмом этаже Финч остановился и вытер платком лицо и затылок. Четыре часа дня, а у него уже нет сил. Он стоял перед дверью Томаса и гадал, почему не удосужился спросить о цели данного визита. В ответ на стук дверь отворилась. Занавески были задернуты, а в скудном дневном свете, который все-таки пробивался в комнату, кружили пыльные вихри. Потолок остался такого же бледного цвета слоновой кости, а вот стены за полтора года, что его тут не было, перекрасили в насыщенный гранатовый. Финч присмотрелся внимательней и понял, что краску нанесли прямо на обои, и она уже кое-где вздувалась и отпадала. Повсюду стояли кресла, превращавшие комнату в полосу препятствий. Когда глаза привыкли к полумраку, Финч заметил Томаса, сидевшего в мягком кресле у восточной стены в обрамлении спиральных обрывков обоев. Глаза его медленно открылись и закрылись, как у короля-ящерицы из комиксов. Вся его одежда была черной, за исключением шарфа на шее из шотландки в грязноватых тонах. И хотя Финч давно привык к внешности Байбера, сегодня она его коробила. Как его достала эта чертова манерность! В комнате определенно не хватало свежести – горячий воздух, отравленный запахами спиртного и пота, накатывал на Финча волнами, и он огляделся в поисках кресла.
– Денни! Заходи. Чувствуй себя как дома. Не стой в дверях, как какой-нибудь торговый агент, – Томас сузил глаза и подался вперед, как будто хотел в чем-то удостовериться. – У тебя не слишком здоровый вид.
– Я в порядке. Лучше не бывает. Но, боюсь, мне скоро нужно будет уходить. Ужинаю с Лидией. Они с мужем разведали какой-то новый ресторанчик.
Финч презирал ложь как в других, так и в себе, но эту отговорку выдал не моргнув глазом. Почву для отступления лучше готовить сразу. Он опустился в одно из небольших