Райская птичка. Трейси Гузман
ему хотелось бы отказаться от нее.
– Знаешь, Денни, чем старше мы становимся, тем больше мне нравишься ты и тем меньше я жалую себя.
– Что-то ты ударился в сантименты. Наверное, джин закончился?
– Я серьезно.
– В таком случае, ты доказал то, о чем я всегда догадывался. Самые успешные художники полны ненависти к самим себе. Это твое откровение должно означать, что ты вступаешь в новый период творческой продуктивности, мой друг.
Губы Томаса натянулись в улыбке, он ненадолго закрыл глаза и ответил:
– Мы оба знаем, что я больше никогда ничего не нарисую, – он поднялся с кресла и пошел к серванту за графином. – Выпьешь со мной?
Финч похлопал себя по карману плаща.
– Я останусь верен трубке, если не возражаешь.
– Каждому свое орудие уничтожения.
Деннис чувствовал, что его и без того дурное настроение ухудшается. Атмосфера в комнате стала гнетущей.
– Итак, Томас. Ты что-то задумал.
Тот рассмеялся сухим, дребезжащим смехом, который перешел в кашель и эхом разлетелся по комнате.
– Ты всегда первым переходишь от любезностей к делу, Денни. Я ценю это. Да, я кое-что задумал, – он сделал паузу, и Финч забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – Что бы ты сказал, если бы я предложил тебе взглянуть на одну картину?
– Ты интересуешься каким-то художником?
– В этом художнике я, конечно, всегда был в высшей степени заинтересован. Это моя картина.
Финч был уверен, что ему послышалось.
– Я видел все, что ты создал, Томас. Ты же знаешь, я один из твоих самых страстных почитателей, но ты двадцать лет как не брался за кисть. Ты сам мне об этом говорил.
– Двадцать лет. Время идет так медленно, а потом вдруг оказывается, что нет. В какой момент мы осознаем, сколько промотали? Двадцать лет. Да, это правда, – он вернулся к креслу и встал за спинку, будто бы укрываясь за ней. – Что, если эта картина не из новых?
У Финча пересохло во рту, и язык прилип к небу.
– Но все твои работы описаны в моих книгах. И в систематическом каталоге. Все до единой твои картины, Томас, подробнейшим образом изучены.
– Возможно, не все, – Томас осушил бокал и неуверенно провел рукой по подбородку. – Я знаю, какой ты перфекционист. Как основателен в исследованиях. У меня были причины молчать. А теперь… теперь я хочу, чтобы ты увидел ее первым. Ты имеешь на это полное право, не так ли?
В его голосе зазвучала гипнотическая нотка, и у Финча закружилась голова. Еще одна картина Байбера. Этого просто не может быть. Гнев горячей струей разлился по венам, и Финч запустил ногти в плоть ладоней, вспоминая годы, проведенные за работой над каталогом. Часы без Клэр и Лидии, когда он запирался в тесном кабинете, вытягивая шею то над одной фотографией, то над другой, расшифровывая значение мазков, объясняя выбор