Куплю чужое лицо. Сергей Дышев
вспомнил всех женщин, которых знал и любил. Я их позабыл, как и они забыли меня…
Зря я хохотал и танцевал перед голыми немками ламбаду. Надо было ползать на коленях и умолять, чтобы меня спасли. Неужели на катере собрались одни лесбиянки-мужененавистницы?
Я бы стал монахом…
Но вряд ли кому в голову придет возвести здесь мужской монастырь.
И вместо молитвы-послушания – стать на колени и пить из прибоя, целый океан влаги… Чтобы умереть… Потом запивать горечь кокосовым соком. И снова оцепеневать, подобно удаву на баобабе.
Двигаться – вредно. Движение – смерть.
Мария пришла ко мне в виде сладкой галлюцинации.
К этому времени я всерьез пристрастился к пальмовым листьям и коре какого-то корявого дерева, которое горбатилось у моего островного горизонта. Никакая сволочь не могла меня уличить в том, что я замышлял сделать на этой коре коньяк «веселых галлюцинаций». Но тем не менее в коре имелись галлюциногены. Это открытие временно продлило мою жизнь.
Что такое бесконечное ощущение нереальности? Ты видишь возникающие на горизонте паруса, быстроходные лайнеры, они появлялись – и исчезали, как будто их и не было. Время тоже исчезло. Я просчитал временны́е отрезки своей жизни и понял, что непременно должен был оказаться на этом острове. Я – Губернатор-неудачник. Монах-отшельник. В моей ситуации унять себя, свои терзания, уныние – уже особое наслаждение.
…Плоскодонный катер с шипением врезался в песок. Я наблюдал за ним уже минут пять, как только понял, что он явно двигался к острову. Я прислушивался к себе, радуясь и печалясь новой галлюцинации. Тепловой удар, вернее, солнечная затрещина, плюс кора, которую жевал постоянно, – вот вам и радость искаженного бытия.
Потому я не удивился, когда на бережок спрыгнула галлюцинационная Мария. Я сидел, подпирая спиной пальму. Мне нравилось скоблить ногтями щетину – она производила неведомый для этих мест трескучий шорох. Этим я как раз и занимался.
– Ты похудела, – заметил я, когда она наклонилась. Смуглое от загара лицо, в расширенных глазах – ужас, жалость и черт знает какие еще эмоции.
– Вставай. Пошли в катер. – Голос без сантиментов. – Ты в состоянии?
Я медлил, усмехаясь. Это действительно была Мария. Сексуальные шортики, топик, сиси вразлет.
– Или ты, может, обзавелся здесь папуаской?
Она с сомнением посмотрела на мою треуголку, которая лежала рядом, и на юбочку из пальмовых листьев.
– Мне надо переодеться.
Парадное черное трико я прятал в кустах.
Она уселась на переднее кресло, я – позади. Протянула мне большую бутылку минеральной воды. Молчаливый таец выжал маленькой ступней педаль, двигатель взревел, катер резко повернул, так, что меня отбросило к борту. Ее спина напряглась, она ждала, когда я спрошу, куда меня везут. Я пил воду, а она не понимала, что мне все равно, кроме моей жажды. Чтобы понять это безразличие, не надо спать в чистой постели