Леди полночь. Кассандра Клэр
и люди снова становятся прежними. Знакомыми. Неразлучными. Надежными.
Эмма приложила руку к груди. Хотя та жуткая тянущая боль, которую она чувствовала, пока Джулиан был в Англии, пропала, теперь сердце защемило как-то иначе.
3
И всегда луч луны навевает мне сны…
В институтской мансарде царил полумрак. Когда дядюшка Артур перенес в эту комнату свои книги и документы, он заклеил два прорезанных в крыше световых окна вощеной бумагой, чтобы солнечный свет не повредил хрупкие объекты его изысканий.
Родители Артура и его брата Эндрю, отца Джулиана, были одержимы античной историей и культурой: древнегреческим и латынью, сказаниями о героях, мифологией Древней Греции и Рима.
Джулиан вырос на «Илиаде» и «Одиссее», «Энеиде» и мифе об аргонавтах, на преданиях о людях и чудовищах, о богах и героях. Но если Эндрю просто любил древности (и эта любовь, очевидно, нашла свое отражение в именах его детей, названных в честь римских императоров и их жен, и Джулиан был безмерно благодарен матери, что в итоге его назвали Джулианом, а не Юлием, как поначалу собирался отец), то Артур был ею просто одержим.
Он привез из Англии не одну сотню книг, а за последующие годы их скопились еще сотни и сотни. Библиотека была организована по принципу, понятному только самому Артуру: «Антигона» Софокла лежала поверх «Истории Пелопоннесской войны» Фукидида, повсюду валялись растрепанные монографии и старые книги с оторванными корешками, а по всем свободным поверхностям были разложены отдельные страницы. В комнате стояло как минимум шесть столов: когда один полностью скрывался под слоем бумаг, керамических черепков и осколков древних статуэток, дядюшка Артур просто покупал новый.
Сейчас он сидел за столом в западной части комнаты. Сквозь прореху в вощеной бумаге, закрывающей соседнее окно, виднелась полоска синего океана. На дядюшке Артуре был старый свитер с закатанными рукавами, потертые брюки защитного цвета и стоптанные домашние тапки. У стены стояла трость, которой он, впрочем, редко пользовался.
– У Ахилла была форминга, – бормотал он, – с серебряной отделкой, а Геракл был обучен игре на кифаре. В переводе оба инструмента называются «лирами», но разве это верно? А если это один и тот же инструмент, почему греки его называют по-разному?
– Привет, дядюшка, – сказал Джулиан, держа в руках поднос с приготовленным на скорую руку ужином. – Мы вернулись.
Артур медленно повернулся, как старый пес, который тревожно оглядывается на звук.
– Эндрю, рад тебя видеть, – ответил он. – Я как раз разбираюсь с греческими представлениями о любви. Агапэ, само собой, стоит выше других, это любовь, которую чувствуют сами боги. Затем есть эрос, романтическое чувство, филия, любовь дружеская, и сторге, любовь семейная. Как по-твоему, какая из них связывает наших парабатаев? Думаешь, она ближе к филии или к агапэ? Эрос, само собой, под запретом. И не значит ли это, что нам, нефилимам, даровано кое-что такое, чего простецам никогда не понять? Но тогда откуда же об этом было известно древним грекам? В этом, Эндрю,