С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis. Надя Бирру
вот и иди-ка ты…подальше!
– А ты…жестокая!
Марина стояла в углу и оттуда смотрела на него. Глаза её блестели влажно и загадочно, но отнюдь не взволнованно. Она как будто изучала его, и Юрке стало не по себе. Казалось, здесь, в углу, стоит не Марина, а какое-то другое существо, странное и злое.
– Да, я жестокая, вот и оставь меня – произнесло существо усталым Маринкиным голосом.
И всё встало на свои места. Ему так хотелось подойти и обнять её, но она какой-то непонятной силой держала его на расстоянии.
– Если я оставлю, ты же первая об этом пожалеешь.
– Ну и что? Это уже моё дело.
Нет, это всё-таки была не Марина.
– Ну, чего ты хочешь! Чего ты добиваешься! – не выдержал он.
– Да оставь ты меня в покое! Больше я от тебя ничего не хочу!
Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу – он, заметно побледневший от сдерживаемого гнева, и она – неподвижная, непробиваемая, незнакомая. Ему захотелось её ударить – сильно, наотмашь, чтобы сбить с неё эту въевшуюся маску холодного спокойствия. Никто никогда не доводил его до такого бешеного всплеска тоски и страсти. Он и раньше замечал в ней это стремление затягивать ссоры, обострять и без того острые углы, а затем с неженским самообладанием выносить все последствия. Она точно испытывала на прочность, но вот кого – его или себя – этого Юра понять не мог. В какой-то степени ему даже нравилась эта «игра», но ведь должны же быть разумные пределы! Зачем она такая чужая и колючая, зачем все эти ненужные, ничего не решающие слова, когда всё может и должно окончиться очень просто. Да, ему хотелось обнять её, привести в комнату, сесть с нею рядом на зависть всем, как раньше. Так он думал, идя за ней. А теперь всё это казалось почти нереальным. Он ещё собирался сделать последнее усилие, он ещё готов был удержать её – словами ли, силой, но она неожиданно впихнула ему в руки чайник, который, оказывается, уже успел закипеть, и не оглядываясь, пошла по коридору.
Взглянув на Юрку, я сразу понял, что у него ничего не вышло, и – каюсь – почувствовал облегчение. А Марина подсела ко мне, взяла под руку и попросила:
– Скажи мне что-нибудь хорошее, Серёж, а то что-то мне грустно.
– Сама виновата, – ответил я. Она чуть приметно улыбнулась и покачала головой. Мы разговаривали очень тихо. Юрка сидел напротив, уставившись в пол, но, конечно же, не пропускал ни одного её движения. Представляю, что он сумел прочесть в этой улыбке. А Маринка нарочно вела двусмысленный разговор и время от времени притрагивалась ко мне плечом. Не знаю, не в тот ли момент, глядя на красноречивый убитый Юркин вид, я для себя установил, что быть её другом гораздо приятнее и почетнее, чем возлюбленным. Она в тот вечер была не похожа на себя саму: такая тихая, ласковая, мирная. Позже я узнал: такой она становилась, когда принимала решение.
Тут я должен ещё кое-что добавить о Юрке. Хотя мы и были друзьями, но я не одобрял некоторые его поступки, хотя открыто не высказывался и никогда с ним не полемизировал. Позже Маринка ругала меня за эту мою «бесхребетность». Но нет,