Зайнаб (сборник). Гаджимурад Гасанов
неожиданности я закричала, схватилась за платье, бросилась на постель и укрылась им. В люльке заревел сын, в соседней комнате заплакала моя мама.
– Где партизаны, сука, где их прячешь, отвечай! Где твой муж, командир партизанского отряда, отвечай! С кем из партизан держишь связь, кому передаешь информацию, отвечай! Кто из немецких офицеров каждый вечер посещает твой кафе, отвечай! – дергая меня за руку, длинный как жердь и в очках, офицер гестапо безостановочно задавал одни и те же вопросы. А полицай, стоящий с ним рядом, переводил на русский язык.
Я была в панике, я не понимала, что могло привести нас к провалу. Свернувшись на кровати калачиком, молчала, дрожала, иногда отвечала на вопросы невпопад, плакала. Интуиция подсказывала, раз фашисты мужа не взяли, надо от всего отказываться, на себя вину не брать. Отвечала, что никаких партизан я не знаю, что мой муж погиб в первые дни войны, никому никакой информации не передаю, что верно служу немецким властям, что я всего лишь одинокая несчастная женщина, воспитывающая сироту.
В это время полицаи шарили по всей избе, все, что было уложено в шкафы, комоды, вытаскивали, бросали под ноги. Они заглядывали в каждую щель, но ничего подозрительного не нашли. Я больше всего остерегалась, как бы они не нашли лаз из погреба в лес. Тогда мне, моей матери и сыну будет конец – повесят на виселицах, водруженных на хуторском майдане. К счастью, бог уберег нас: они не стали заглядывать под пол избы.
Меня подняли, поставили лицом к стенке: руки к стенке, ноги на ширину плеч. Проходя мимо, каждый полицай старался ущипнуть меня за мягкое место и смачно гоготал. Сын мой в плаче разрывался на части. Я просила, умоляла офицера дать мне возможность одеться и успокоить сына. Он меня даже слушать не стал. Вместо этого он приказал полицаям отвести мою маму в жандармерию. Он брезгливо поднял на руки ревущего в детской кровати ребенка, как котенка передал его высокому полицаю в круглых очках и приказал унести его в жандармерию. Я умоляла офицера, чтобы он моего сына оставил со мной, просила дать возможность его накормить и одеть. Когда верзила с моим плачущим сыном направился к выходу, я отскочила от стены, закричала, вцепилась в него, вырывая малыша из его рук. Но вдруг в спину получила увесистый удар кулаком, от которого зашаталась, в глазах потемнело. Я упала на пол.
Когда очнулась, увидела, как офицер гестапо, ударивший меня кулаком, высится надо мной. Он был красен как рак, глаза, алчущие мою плоть, похотливо сияли; нижняя губа отвисла; с нее на мундир тянулась узкая нить слюны. Он рявкнул на полицаев, чтобы они вышли и стали за дверью моей спальни.
Я не успела опомниться, как офицер лег рядом со мной, обнял, прижался ко мне. Он был очень силен, обхватил меня одной рукой так, что на груди ребра затрещали. Он мне не дал возможности даже опомниться. Перевернул меня на спину, впопыхах, тяжело дыша, запутываясь в каких-то застежках, стал стягивать с себя брюки. Я плакала, сопротивлялась, кусалась, но он меня за шею обхватил так, что