Рославлев, или Русские в 1812 году. Михаил Загоскин
твое место, братец. Смотри целься хорошенько; да не торопись стрелять.
Оба противника отошли по пяти шагов от барьера и, повернувшись в одно время, стали медленно подходить друг к другу. На втором шагу француз спустил курок – пуля свистнула, и пробитая навылет фуражка слетела с головы офицера.
– Черт, возьми! Этот француз метит хорошо! – сказал сквозь зубы кавалерист. – Смотри, брат, не промахнись!
Раздался второй выстрел, и вмиг вся левая рука француза облилась кровью.
– Эх, братец! – сказал кавалерист. – Немножко бы полевее. Я говорил тебе взять мои пистолеты. Какая, черт, стрельба без шнелера![47]
Прошло еще несколько секунд; сердце Рославлева почти перестало биться. Расстояние между поединщиками становилось все менее; вот уже оставалось не более шести или семи шагов… вдруг раздался третий выстрел.
– Ты ранен? – вскричал кавалерист.
– Нет, – отвечал офицер, взглянув хладнокровно на правое плечо свое, с которого пулею сорвало эполет. – Теперь милости прошу сюда, к барьеру! – продолжал он, устремив свой неподвижный взор на француза.
– Je suis mort![48] – промолвил вполголоса раненый.
– Боже мой! Он истекает кровью! – сказал его секундант, вынимая белый платок из кармана.
– Не трудитесь! – перервал офицер. – Он доживет еще до последнего моего выстрела. Ну, что ж, сударь? Да подходите смелее! Ведь я не стану стрелять, пока вы не будете у самого барьера.
– Господин офицер! – вскричал иностранец. – Подумайте! В двух шагах! Это все равно…
– Если б я приставил ему мой пистолет ко лбу? Разумеется. Еще один шаг, господин кавалер Почетного легиона! Прошу покорно!
– Eh bien soit![49] – сказал француз, бросив в сторону свой пистолет. Он подошел, шатаясь, к барьеру и, сложив крест-накрест руки, стал прямо грудью против своего соперника. Кровь ручьем текла из его раны; смертная бледность покрывала лицо; но он смело смотрел в глаза офицеру, и только едва заметная судорожная дрожь пробегала от времени до времени по всем его членам. Офицер прицелился, – конец его пистолета почти упирался в лоб француза. Вся кровь застыла в жилах Рославлева. Он хотел закричать; но ужас оковал язык его. Меж тем офицер спустил курок, на полке вспыхнуло, но пистолет не выстрелил.
– Ты жив еще, мой друг! – вскричал секундант француза.
– Ненадолго! – примолвил хладнокровно офицер. – Подсыпь на полку, братец!
– Ради самого Бога! – сказал отчаянным голосом иностранец. – Пощадите этого несчастного!.. У него жена и шестеро детей!
Вместо ответа офицер улыбнулся и, взглянув спокойно на бледное лицо своей жертвы, устремил глаза свои в другую сторону. Ах! Если б они пылали бешенством, то несчастный мог бы еще надеяться, – и тигр имеет минуты милосердия; но этот бесчувственный, неумолимый взор, выражающий одно мертвое равнодушие, не обещал никакой пощады.
– Господин офицер! – продолжал иностранец. – Если жалость вам неизвестна, то подумайте, по крайней
Приспособление к спусковому механизму
Я погиб!
Хорошо! Пусть будет так!