Неровное дыхание. Статьи и расследования. Геннадий Литвинцев
организации. Пришел на вокзал и пожилой, убеленный сединами человек – Дмитрий Федорович Кулаков, товарищ Солженицына по «шарашке», описанной в романе «В круге первом».
В тот же день Солженицын был приглашен в мэрию Воронежа. Мы с женой тоже решили пойти. Началось с курьёза. Только вошли в вестибюль администрации города, как стоявшие там служащие с каким-то торжественным вниманием уставились на нас, начали поправлять галстуки, а одетые в парадное милиционеры стали по стойке «смирно». И уж совсем удивительное. Сам мэр Анатолий Гольц метнулся навстречу и, крепко взяв меня под руку, запел на ухо:
– С приездом! Так ждали, так ждали! Все в сборе! Вот сюда, пройдемте. Ступеньки!
Что за притча! Откуда такое внимание к скромному журналисту?
Так, под ручку поднялись до второго этажа, пока я, наконец, обо всем догадавшись, не прервал любезного мэра:
– Извините, но вы, похоже, не за того меня принимаете.
– Да за кого же еще? Так ждали! А впрочем, постойте…
Гольц отстранился от меня и, глянув с расстояния, вскричал:
– Что за черт! Так вы не?.. И точно ведь, извините, обознался, вы и моложе…
– Да вон он стоит, встречайте же наконец! – показал я мэру рукой вниз, на сиротливо стоявшего у двери с портфельчиком Александра Исаевича.
Так обманула главу города моя густая и тёмная в ту пору борода, действительно придававшая некоторое сходство с Солженицыным. Ну а жена, стало быть, сошла за Наталью Дмитриевну. Из-за бороды в те дни и на улице некоторые обознавались, подходили знакомиться, а один интеллигентный воронежец приглашал в гости. Впрочем, радоваться тут особенно было нечему: все же Александр Исаевич почти на тридцать лет меня старше. Но выглядел он в свои 75 лет вполне бодро, даже, я бы сказал, молодцевато, ничего стариковского ни в фигуре, ни в походке, ни в манере говорить у него тогда не было, что, несомненно, шло от духовной силы, внутренней свободы и независимости. Так должны выглядеть люди, поправшие смерть, насилие, достигшие высот человеческой мудрости, получившие право учить людей не от власти, а от собственного опыта жизни.
– Ваш город центральный в России, очень своеобразный, можно сказать, узловой, – говорил Солженицын в мэрии. – И мне важно узнать, что тут у вас происходит, какие у людей настроения.
Приглашенные городские чиновники выступали в привычном жанре отчетов перед начальством: всё хорошее объясняли своим персональным усердием, неудачи и трудности сваливали на «отсутствие законов и общее неустройство». Александр Исаевич хмурился, но старательно строчил что-то в блокноте.
На другой день состоялась встреча с жителями города. Солженицын поставил условие: пускать всех, без всяких ограничений. Огромный зал был полон. Писателя встретили аплодисментами. А вот между собой штатные активисты не терпящих друг друга течений не смогли поладить и на вечере: захлопывали выступающих,