Смертная чаша весов. Энн Перри
и прежде не раз видел у женщин этот любопытствующий взгляд, словно они видели нечто совершенно неожиданное, но им это вопреки всему нравилось.
Монк склонил голову.
– Здравствуйте, леди Уэллборо! Вы были очень, очень добры, позволив мне провести с вами уик-энд. Я уже более чем вознагражден за прием.
Дама широко улыбнулась. Улыбка ее была очень привлекательной и совершенно искренней.
– Я надеюсь, когда вы будете уезжать, то почувствуете себя вознагражденным еще больше, – ответила она и обернулась к Стефану. – Спасибо, на этот раз вы особенно отличились, мой дорогой. Олсоп проводит вас наверх, хотя вы, конечно, дорогу знаете.
Затем она снова посмотрела на детектива.
– Обед в девять. Около восьми мы все соберемся в гостиной. Граф Лансдорф и граф фон Зейдлиц вышли на прогулку, проверить окрестности накануне охоты и посмотреть, в каком состоянии земля. Вы стреляете, мистер Монк?
Уильям не помнил, чтобы он сделал хоть один выстрел на охоте, – его социальное положение делало это практически невозможным.
– Нет, леди Уэллборо, я предпочитаю спортивные забавы на более равных условиях, – нашелся он.
– Боже милосердный! – весело рассмеялась женщина. – Тогда что же вы любите – кулачные бои? Скачки? Или бильярд?
Сыщик понятия не имел, сумеет ли проявить себя хоть в одном из этих видов спорта для благородных. Да, он необдуманно отвечал на ее вопросы и теперь рисковал попасть в дурацкое положение.
– Попробую все, что предложат, – ответил Уильям, чувствуя, как начинает гореть его лицо. – За исключением тех случаев, когда буду опасным для других гостей отсутствием профессионализма.
– Как оригинально! – воскликнула леди Уэллборо. – С нетерпением жду, когда вы со всеми познакомитесь.
Этого-то как раз и опасался Монк.
Как он и ожидал, обед оказался его первым большим испытанием. Выглядел Уильям хорошо, что подтвердило и зеркало. Монк знал, что всегда был тщеславен в отношении одежды. Об этом свидетельствовал обнаруженный им у себя дома гардероб, полный дорогих костюмов, а также счета от портного, сапожника и швеи, шившей ему рубашки. Большую часть своей профессиональной жизни он провел в полицейском управлении, а значит, должен был тратить на одежду львиную долю заработка. Зато теперь ему не надо было одалживать парадный смокинг, чтобы предстать в этом доме одетым, как полагается респектабельному господину.
Но поведение за столом – совсем другое дело. Все остальные собравшиеся к обеду хорошо знали друг друга и вели одинаковый образ жизни, не говоря уже о сотне общих знакомых. Они должны были в десять минут распознать, что Уильям – чужак в любом смысле слова. И каким образом тогда объяснить свою чужеродность, не жертвуя гордостью и самолюбием и в то же время не поставив Рэтбоуна в глупейшее положение?
За столом собралось всего восемь человек – чрезвычайно мало для званого приема в загородной усадьбе; ведь стоял лишь сентябрь,