Педагогическая поэма. Антон Макаренко

      Постояли.

      – Драствуйте, с праздником… А как же это так, разрешите полюбопытствовать, на каком мандате основано такое самовольное втручение[23], что разбиваете у людей аппараты, которые вы права не имеете?

      Он еще больше закрутил усы и пытливо рассматривал наши незаконные физиономии.

      Я молча протянул ему мандат на «самовольное втручение». Он долго вертел его в руках и недовольно возразил мне:

      – Это, конечно, разрешение, но только и люди обижаются. Если так будет делать какая-то колония, тогда совецкой власти будет нельзя сказать, чтобы благополучно могло кончиться. Я и сам борюсь с самогонением.

      – И у вас же аппарат есть, – сказал тихо Таранец, разрешив своим всевидящим гляделкам бесцеремонно исследовать председательское лицо.

      Председатель свирепо глянул на оборванного Таранца:

      – Ты! Твое дело – сторона. Ты кто такой? Колоньский? Мы это дело доведем до самого верху, и тогда окажется, почему председателя власти на местах без всяких препятствий можно оскорблять разным преступникам.

      Мы разошлись в разные стороны.

      Наша экспедиция принесла большую пользу. На другой день возле кузницы Задоров говорил нашим клиентам:

      – В следующее воскресенье мы еще не так сделаем: вся колония – пятьдесят человек – пойдет.

      Селяне кивали бородами и соглашались:

      – Та оно, конешно, что правильно. Потому же и хлеб расходуется, и раз запрещено, так оно правильно.

      Пьянство в колонии прекратилось, но появилась новая беда – картежная игра. Мы стали замечать, что в столовой тот или иной колонист обедает без хлеба, уборка или какая-нибудь другая из неприятных работ совершается не тем, кому следует.