Гладиатор. Филипп Ванденберг
Клавдия недолюбливали только в начале его правления, а после его военных побед в Британии и после того, как он начал проявлять заботу о нуждах народа, римляне, по большей части, на его стороне. Тот, кто попытается насильственно устранить его, восстановит против себя общественное мнение.
– Мы не можем, однако, ждать, пока император покинет наш мир по воле богов. Мне и без того кажется, что с какого-то времени его годы словно бы потекли вспять, – возразил Декрий Кальпурний, начальник римской пожарной стражи.
– Ничего удивительного, – рассмеялась Мессалина, – ведь он несколько раз в год ездит лечиться в Синуэссу, поместье, некогда принадлежавшее Цицерону. Вино и горячие ванны идут ему, похоже, на пользу.
– По дороге в Синуэссу с ним могло бы что-нибудь случиться… – заметил Санфей Трогус, один из телохранителей императора.
– В этом случае, если покушение окажется неудачным, твоя голова первой слетит с плеч под мечом палача, – вмешался Прокул. – Покушение вне стен города кажется мне связанным с необычайно большим риском. Опасность, что оно будет раскрыто, больше, а возможности скрыться гораздо меньше, чем в Риме, где нам известен каждый уголок.
– Вне городских стен не удалось устранить даже сына Агриппины, – хлопнув рукой по лежавшей рядом красной подушке, сказала Мессалина. – Он все еще жив и все еще может оспаривать право на наследство у меня и моего сына Британника. – При этих словах ее темные глаза словно вспыхнули огнем.
– Вспомните, – раздраженно проговорил Прокул, – как нелегко было нам незамеченными вернуться из Анциума в Рим. Повстречай нас хоть кто-нибудь, наше купленное такой дорогой ценой алиби оказалось бы совершенно бесполезным.
– Если вне города для этого нет возможности, значит, все должно совершиться в Риме, – сказала Мессалина. Молчание любовников привело ее в ярость. – Вы трусы! – Она пренебрежительно сощурила глаза. – Жалкие, ничтожные трусы. Вы хотите называться моими друзьями, – презрительно добавила она, – но при этом вы лишь рабы своей похоти. Ваши глаза горят от желания коснуться меня, прижаться к моим губам, поиграть в те игры, которым научила нас Венера, но никто из вас не готов пойти на малейший риск, не говоря уже о том, чтобы ради меня подвергнуть опасности свою жизнь.
– Божественная!.. – попытался Вергилиан успокоить разъяренную Мессалину.
– Да, божественная, – прошипела она, – но, кроме того, я еще и супруга императора Клавдия. Третья, к слову сказать. Я родила ему наследника трона и дочь, но тем не менее я не владычица. А сейчас я, оставленная своими друзьями, должна опасаться еще и того, что Агриппина, племянница императора, начнет оспаривать мои права.
Мессалина вскочила со своего серебряного ложа, стоявшего в самом центре покоя, и, завернувшись в накидку, зашагала к расположенному в глубине виллы перистилю – открытой сверху и окруженной колоннами площадке. На ходу она повторяла снова и снова: «Клавдий должен умереть… Агриппина должна умереть… Ахенобарб, сын ее, должен