Эмма. Джейн Остин
должны быть славная старушка-бабушка и добродетельная тетка ее, когда она приезжает к ним! Мне всегда так обидно за милую Эмму, что Джейн Фэрфакс не может чаще бывать в Хайбери, а теперь, когда дочь полковника Кэмпбелла вышла замуж, полковник и его жена, верно, и вовсе не будут отпускать ее от себя. А она была бы такой прелестной подругой для Эммы.
Мистер Вудхаус, заметив, что совершенно с нею согласен, счел, однако же, нужным прибавить:
– С нами здесь, впрочем, водит дружбу столь же прелестная молодая особа, по имени Гарриет Смит. Тебе понравится Гарриет. Лучшей подруги для Эммы, чем Гарриет, и желать невозможно.
– Очень отрадно слышать это – но одна Джейн Фэрфакс, сколько я знаю, соединяет столь высокие достоинства, как блестящее образование и утонченное воспитание, – и как раз подходит к Эмме по возрасту.
Предмет этот в полном единодушии подвергнут был обсуждению, его сменили другие, столь же значительные – и с тою же приятностью канули в прошлое, однако прежде, чем вечер завершился, мирное течение его опять нарушилось легким всплеском. Явилась овсянка, а с нею и повод для новых разговоров – пространных восхвалений и отступлений, – категорических утверждений о благотворном ее воздействии на всякий организм и суровых филиппик по адресу тех, которым никогда не удается сварить ее мало-мальски сносно; к несчастью, в числе этих горемык самым свежим и оттого разительным примером, названным его дочерью, оказалась ее же собственная кухарка, молодая особа, нанятая на время их пребывания в Саут-Энде, которая упрямо отказывалась понять, что госпожа ее разумеет под доброю мисочкой овсянки, сваренной без комков, не круто, но и не слишком жидко. Сколько раз Изабелла ни заказывала ее, она так и не получила вожделенного результата. Это был неожиданный и опасный поворот.
– М-да, – молвил мистер Вудхаус, покачивая головою и устремляя на дочь глаза, полные отеческой тревоги. В ушах Эммы это восклицание звучало так: «М-да! Конца не видно плачевным последствиям твоей поездки в Саут-Энд. У меня нет слов». И несколько мгновений в ней теплилась надежда, что слов и в самом деле не будет и он, помолчав в задумчивости, вновь обретет способность смаковать свою по всем правилам сваренную овсянку. Однако через несколько мгновений слова все-таки нашлись.
– Я никогда не перестану сожалеть, что ты поехала осенью к морю, а не сюда.
– Сожалеть, сэр? Но отчего же? Уверяю вас, детям это очень пошло на пользу.
– И скажу больше: ежели так уж необходимо ехать к морю, то, во всяком случае, не в Саут-Энд. Саут-Энд нездоровое место. Перри просто поразился, услышав, что ты выбрала Саут-Энд.
– Я знаю, сэр, у многих такое представление, но, поверьте, оно ошибочно… Все мы чувствовали себя там прекрасно, грязи перенесли без малейших осложнений, да и мистер Уингфилд говорит, что считать Саут-Энд нездоровым местом – заблуждение, а ему, несомненно, можно довериться, потому что кому и судить о свойствах морского воздуха, если не ему, тем более что и родной брат его неоднократно ездил туда со своим