Крест и полумесяц. Кэтрин Полански
во время прогулки по Бейруту и короткой поездки от вокзала до гостиницы здесь, в Дамаске, но женщины прятали глаза, хотя Злате и казалось, что на нее многие смотрят украдкой. Ее бледная кожа, не зазолотившаяся еще под жарким южным солнцем, и зеленые глаза должны были притягивать взгляды – и притягивали.
Злата подошла к открытому окну и выглянула. Окно выходило во внутренний дворик, где журчал фонтан, вода в нем была прозрачная и прохладная даже на вид. Злате захотелось спуститься, подойти к фонтану и окунуть ладони в воду, но, наверное, это не слишком разумный поступок – надо переодеться, отдохнуть… Вокруг фонтана стояли кадки с цитрусовыми, которых здесь было неимоверное множество. А плиты, которыми был вымощен двор, сами по себе казались Злате произведением искусства, хотя, конечно, ничего в них не было особенного – так, еле заметный узор на белом мраморе, со второго этажа едва видный, но угадывающийся, как угадывается сетка капилляров под кожей.
«Что такое с этим двориком, почему он меня так околдовал?» Ответа на вопрос не было, как не было ответов на множество неясных, сумрачных вопросов, которые не давали Злате покоя всегда – так уж повелось, так она себя чувствовала, хотя словами этого объяснить никому бы не смогла.
Даже отец не понял бы ее, если бы она вдруг заговорила с ним о том, что происходит в ее душе. Стоя у окна и касаясь кончиками пальцев светло-голубой полупрозрачной занавески (Злата прятала ладонь за ткань, но та просвечивала, и пальцы тоже становились нежно-голубыми), девушка пыталась в очередной раз понять сама себя – и не понимала, не могла осознать, почему ей немного сумрачно и, вместе с тем, откуда в ней столько этого светлого счастья…
Ей ведь не дальние страны, в сущности, были нужны, и не дивные мозаичные птицы и звери, и не случайные взгляды смуглых прохожих, а какой-то нездешний ветер, который заставил бы ее, наконец, получить ответ на вопрос, кто же есть она, Злата, и зачем живет на свете. В Москве все было просто и понятно, она была любимой дочерью богатого дворянина, ездила на балы, улыбалась хорошеньким офицерам и вращалась в свете, улыбалась, но ответа не было. Она читала книги, но и в книгах себя не находила, они были отдельно, а Злата – сама по себе, и не было в мире ничего, что могло бы быть с нею схоже. И она терялась от этого, пытаясь прочитать себя в строках стихов, увидеть в лицах, глядящих с портретов, ища себя даже в зеркале – но зеркало отражало глаза, волосы, кожу, но не душу. Злата считала, что такие вопросы волнуют не ее одну, и очень удивилась, когда даже лучшая подруга Верочка ее не поняла, когда она попробовала об этом с ней заговорить. Семнадцать лет – время исканий и мечтаний, и Злата искала, спрашивала, но не могла пока найти.
А в этом городе, городе у подножия горы Касьюн, может быть, и было нечто, что могло разом дать Злате ответы на все ее невысказанные вопросы, и это что-то требовалось найти. Злата отошла от окна и позволила Дуняше заняться