50 знаменитых авантюристов. И. А. Рудычева
связь с королевским двором. С 1790 года Мирабо регулярно передавал Людовику записки, в которых предлагал планы спасения монархического строя во Франции. По его мнению, для этого было достаточно признать новую Конституцию, разумно руководить общественным мнением через газеты и сплотить вокруг себя армию. Король, в свою очередь, оценив старания трибуна, обязался взамен оказываемых услуг погасить все долги Мирабо (более 200 тыс. франков), выплачивать ему ежемесячно по 6 тыс. ливров, а по окончании сессии передать миллион франков. Оноре с чистой совестью согласился на эту сделку, так как считал себя министром, получающим плату за труды. Вообще, Мирабо был весьма последовательным в своей деятельности, несмотря на попытки связать в единое целое двор и парламент, которые не были поняты его современниками. Он никогда не изменял своим личным убеждениям, часто действуя вопреки мнению короля и его сторонников. Фактически Оноре поддерживал монархию, при этом непостижимым образом сохраняя верность революции. Значение деятельности Мирабо может подчеркнуть тот беспорядок, который возник после его смерти.
Однако в массы просочился грязный слушок о его «великой измене» и продажности. Положение народного любимца становилось все более двусмысленным. Напряженная деятельность, работа, среди которой не находилось места отдыху, непонимание сторонников, сплетни во второй половине 1790 года привели к резкому ухудшению здоровья Мирабо. Он стал плохо видеть, глаза болели. Вскоре его начали мучить длительные приступы острых болей в животе. Его лечили, но безуспешно. Тогда врачи стали утверждать, что у Мирабо «болезнь крови», и начали проводить частые кровопускания. В начале 1791 году здоровье трибуна, казалось, пошло на поправку, но в марте вдруг наступило резкое ухудшение. И все же тяжелые приступы боли не смогли оторвать его от деятельного участия в делах революции. За шесть дней до смерти Мирабо сказал Ла Марку: «Ваше дело выиграно. А я мертв». С этого времени он был уже не в состоянии покидать дом. Врачи поставили ему новый диагноз: острая дизентерия. Больному становилось все хуже, боли нарастали. Когда эскулапы поняли, что источником их является запущенный перитонит, было уже поздно: болезнь не поддавалась ни хирургическим, ни каким бы то ни было иным видам лечения. Несчастному постоянно давали опий, пытаясь хоть на время заглушить боль. А сам Мирабо жадно вдыхал весенний воздух – в последний раз. Когда парижане узнали, что трибун умирает, они собрались в огромные толпы, часами безмолвно простаивая под окнами его дома. Чтобы не нарушать покой умирающего, улицу Шоссе д’Антен засыпали толстым слоем песка – для смягчения звука колес проезжающих колясок. 1 апреля у больного начались такие боли, которые уже не могли заглушить никакие лекарства. Но утром 2 апреля Мирабо почувствовал некоторое облегчение, с трудом подтянулся на руках наверх, устроившись поудобнее на подушках, глубоко вздохнул и сказал: «Спать, спать, спать…» Это были его последние слова. Он закрыл