Шелковый шнурок. Владимир Малик
цыплята! – с напускной строгостью прикрикнул на детей Палий. Но они ничуть не испугались – с визгом и смехом кинулись к нему и повисли на его сильных руках.
Поднялся еще больший шум.
Звенигора улыбнулся, глядя на раскрасневшиеся детские лица, и про себя отметил, что Палий умеет привлекать к себе сердца не только взрослых, но и детворы. А дети, как известно, очень чутки к ласке и никогда не поладят с человеком черствым и равнодушным.
Феодосия посмотрела на старушку.
– Бабуся, прошу вас – заберите детей!
Старушка встала из-за стола, – теперь на ней были не лохмотья, как некогда, а вполне приличная одежда, – бросила свое шитье в корзиночку, подхватила ее сухой темной рукой и позвала ребят:
– Пошли тыкву есть!
– Пошли! Пошли! – обрадовались дети и шумной стайкой выскочили следом за ней в соседнюю комнату.
Палий проводил детишек ласковым взглядом, а потом, когда за ними закрылась дверь, обратился к Феодосии:
– Принимай гостя, Феодосия! Узнаешь?
Женщина вышла из-за стола. Остановилась перед Арсеном, всматриваясь в его лицо.
Была она стройна и, несмотря на свои тридцать пять лет и то, что имела троих детей, по-девичьи нежна. Пестрая плахта и белая вышитая сорочка плотно облегали ее ладную фигуру. Черная блестящая коса закручена была сзади в тугой узел. Из-под черных бровей на Арсена смотрели прекрасные выразительные глаза, опушенные густыми ресницами.
У Арсена защемило сердце: эта женщина чем-то напомнила ему Златку, его далекую, найденную, но не спасенную любимую.
Феодосия вдруг улыбнулась и протянула руку:
– Боже мой! Неужели Арсен?.. Как я рада… А где же Златка? Что с нею? – Пожатие ее теплой руки было неожиданно сильным. – Не нашел?
– Нашел… Но вызволить не успел… – с грустью ответил казак. – Ведь она в гареме самого Кара-Мустафы. Но я вызволю ее! Возвращусь – и вызволю!
– Будем молиться за это… Прошу к столу.
Арсен попытался отказаться от угощения, ссылаясь на то, что у него мало времени и что он торопится домой, но Феодосия, видимо, обладала даром пленять людей – и ласковой улыбкой, и добрым словом, и той разумной женской твердостью характера, перед которой пасуют самые стойкие мужчины.
Она взяла казака за локоть, улыбнулась и, склонив набок голову, тихо сказала:
– Разве можно отказываться от хлеба-соли, когда их подносят от чистого сердца? – И повернулась к Палию. – Не так ли, полковник?
Как отметил про себя Арсен, смотрела она на Палия по-особенному, с затаенной нежностью и восхищением, которые прорывались сквозь присущую ей сдержанность.
– Конечно, голубушка… Арсен еще молодой, и его следует проучить, чтобы знал, как пренебрегать гостеприимством друзей! – ответил Палий, доставая с полки обливные кувшин и три поставца. – Что там у тебя, хозяйка, в печи?
Феодосия поставила на стол миску горячих гречневых блинчиков, переложенных жареным луком, и три тарелки тыквенной каши.
– Чем богаты,