Леонид обязательно умрет. Дмитрий Липскеров
они заламывали Пашке руки – до треска, лупили ладонями по ушам, чтобы подоглох малость, а она при всем при этом кричать не могла, даже пошевелиться не получалось! Сидела голая, в ужасе вжав лицо в колени, пока кто-то не бросил в нее покрывалом со словами:
– Прикройся, сука!
Ор стоял такой, что чудом стекла в окнах не вылетели.
– Волки позорные!
– Глохни, мразь!!!
– Козлы!
– …ец тебе!..
Она, конечно, прикрылась, а потом ее везли, укутанную в это покрывало, в милицейском «газоне» и весь остаток ночи мучили допросом в серой бетонной комнате, а Юлька на все слова человека с жестким, похожим на грецкий орех лицом отвечала вопросом:
– Где мое платье?
– Вы понимаете, что гражданин Криницин застрелил трех человек и похитил у государства триста двадцать тысяч новых рублей? Это – высшая мера наказания. Его расстреляют.
– Я не знаю, кто такой Криницин, – жалобно произносила она. – Я не понимаю, что происходит…
– Если вам так удобней, пусть будет Северцев. Или как он вам представился?
– Кого расстреляют? – вдруг встрепенулась Юлька.
Человек с лицом, похожим на грецкий орех, долго смотрел на нее в ответ, а потом вдруг понял, что напрасно мучает рыжую девчонку с прозрачными глазами, что ей ничего неизвестно про эту жизнь. Ему, не ведающему сантиментов, жесткому, как старая бычья жила, вдруг стало жаль эту красивую испуганную до шока девочку…
– Ты бы работу нашла.
– А я работаю…
– Где? – с удивлением спросил дознаватель.
– В ГДРЗ.
– ГДРЗ?
– В Государственном доме радиовещания и звукозаписи, – пояснила она.
Он с недоумением пожал плечами.
– Музыкальным редактором, – добавила.
– А я думал, что ты – б… – Он вовремя осекся. – Ну, в общем, что ты – трутень…
– А где мое платье?..
С Петровки ее забрал капитан госбезопасности Антонов.
Он привез ее домой, когда солнце встало над Москвой.
В коридоре встретилась Слоновая Катька, которая что-то там проворчала о нравственном облике комсомольца, но, прочитав в подсунутом под нос удостоверении «КГБ», опешила, ощутила во всем организме прилив животного ужаса, даже пару раз неловко поклонилась со словами: «Будь ласка!»
Капитан Антонов с Юлькой ни о чем не говорили. Просто сидели на старых венских стульях друг против друга. Платон смотрел на нее, а она тупо уставилась взглядом в пол.
А потом он взял ее на руки, положил, несопротивляющуюся, на тахту и неуклюже любил. Не долго – не быстро, не замечая ее воскового холода, не чуя ноздрями бывшего в ней несколько часов назад другого мужчину, целовал ее белое тело, пользовался, как женой, с которой прожил долгие годы…
Эмбрион, наблюдавший за всеми развернувшимися событиями так, будто просматривал остросюжетный триллер, в ситуации с капитаном Антоновым не остался философски равнодушным. Одно дело, когда Пашка Северцев запускает ракеты в материнское пространство, отец все-таки, другое