Про Иону (сборник). Маргарита Хемлин
поинтересовалась, почему назначение произошло внезапно. Оказалось, никакой внезапности. Вопрос рассматривался давно, бывший директор ушел на пенсию, и кандидатуру Мирослава выдвинули сразу. Но пока шла бюрократическая волокита, он не опережал события. Могло повернуться в любую сторону.
– Мне твое спокойствие, Майечка, дороже всего на свете.
И тут Мишенька подал голос:
– Мамочка, дядя Фима еще приедет? Мы с ним в шашкес играть будем. А то папа давно со мной не играет.
Я аж подскочила.
– Во-первых, не в шашкес, а в шашки. Повтори. Шаш-ки. Шаш-ки.
Мишенька повторил, не поднимая головы от рельсов.
– А во-вторых, дядя Фима уехал далеко-далеко.
Мирослав осуждающе посмотрел на меня. Но у меня же нервы. Ему хорошо, он не в курсе.
– Давай, Мишка, сейчас в Чапаева? – Мирослав сдвинул чашки с тарелками в сторону, освободил место для шашек. Неосторожно задел вазочку. Она упала на пол, печенье рассыпалось в мелкие крошки. Песочное, очень ломкое. Хоть и магазинное, но тесто отличное. У меня из глаз брызнули слезы.
Мирослав не заметил. Достал картонку, мешочек с шашками, расставил и спокойно предложил:
– Садись, Мишка. Ты будешь Чапаев, а я Фурманов.
Миша с радостью. Они шумели, щелкали с различными шуточными угрозами по шашкам, которые разлетались далеко в стороны. Я их собирала и составляла в столбики на другом конце стола, как раз там, где пятно на скатерти. Жилка хозяйки брала свое.
Победил Миша.
Мирослав поощрительно сказал:
– Молодец, сынка.
А у меня внутри отдается: «Чапаев», «Чапаев». Психическая атака белых. А за белыми Ленька, а за Ленькой Фимка с ножиком, а за Фимкой черт знает что: и мама, и Гиля, и Тарасенко, и Мотька со своими папами-мамами, и торт «Киевский». И Ольга Николаевна. И форточка ее закрытая.
Тут стало ясно, что никакого всецелого свободного состояния у меня нет. Фима оставил меня крутиться на карусели, и мне ее не прекратить. Вот что он натворил своей замутненной головой. И никому ни до чего. Никому.
Но дело не в этом.
В понедельник вечером приехала моя мама. И не одна.
С какой-то теткой.
Мама представила ее с порога: Блюма Цивкина, невеста Фимы.
Описывать эту, с позволения сказать, невесту не буду. Глазищи черные, как угли, живот толстый, ножищи, как столбы. Зубов – через один. Волосы короткие, черные, редкие, крутятся проволокой. Но в данном случае – какая разница?
Мама поддерживает ее за локоть, как пострадавшую.
Еще в комнату не вошли, а раздался вопрос Блюмы:
– Где Фимочка?
– Примите горькую правду, – говорю, – если Фима к вам не вернулся до сих пор, значит, он без вести пропавший.
Мама плюхнулась на стул. Блюма по инерции – к ней на колени. Как стул не развалился!
Я оттащила Блюму к кровати, усадила.
Мама бегает по комнате и ломает руки:
– Что значит – без вести пропавший? Сейчас не война. У него с собой документы. Ты в больницах