Саломея, или Приключения, почерпнутые из моря житейского. Александр Вельтман
дня две тысячи.
– У вас характер, у господина Дмитрицкого другой.
Дмитрицкий исступленно ходил по комнате. Коляска ему нужна была для представительности…
– Милостивый государь, я коляску вам не отдам, я плачу вам за нее тысячу рублей, то, что сам заплатил.
– Это прекрасно! Вы сами заплатили за нее три тысячи; она шла в трех с половиной. Извольте, я за три тысячи отдаю назад, уступаю пятьсот рублей.
– Я у вас покупаю ее.
– Она стоит мне три тысячи пятьсот.
– Угодно тысячу двести? Вам никто за нее больше не даст.
– Она не продажная; я сам в ней поеду.
– Угодно полторы тысячи?
– Полторы тысячи деньгами, пенковую вашу трубку да шкатулку.
– Трубку? шкатулку? ни за что!
– Отдавай, пан, за полторы тысячи, – сказал Рацкий.
– Ну, так и быть.
Дмитрицкий со вздохом достал из шкатулки тысячу пятьсот рублей и бросил на стол. Это уже был второй заем без процентов и без всякого обеспечения.
Но читателю, верно, надоел Дмитрицкий. Оставим его покуда делать что хочет; расскажем что-нибудь другое.
У одного папеньки и у одной маменьки были две дочки. Точка. До них не дошел еще черед. Жил-был старик со старухой, в Москве, древнепрестольном граде, в котором житье старикам и старухам. Старик был отставной капитан, следовательно, старуха была отставная капитанша. Жили они со времен екатерининских пенсионом, состоявшим из двухсот рублей. В первые годы отставки старик и старуха считали себя обеспеченными навек.
– Слава богу, – говорила старуха в 1789 году, – двумястами рублей можно пожить в довольстве и роскоши: двадцать пять рубликов в год квартира, рублей по десяти в год нам на одежу, за пять рублей в месяц можно иметь сытный стол… Сколько это, батюшка, составит? Считай!
– Сколько ты, матушка, сказала?
– Экой какой! клади двадцать пять за квартиру.
– Постой, счеты возьму. Ну, двадцать пять за квартиру.
– Десять да десять на одежу.
– Куда ж мне, матушка, десять! Мундир мне прослужит еще лет пять; четыре рубахи в год не износишь – рубль шесть гривен; пара сапогов рубль – вот и все: два рубля шесть гривен; тебе – другое дело, мало ли: пара платья, салоп, чепчик…
– Пара платья! довольно и одного новенького в год. Ситцевое, например, или коленкоровое: пять аршин, ну, хоть шесть, в четыре полотнища, по шести гривен аршин – три рубля шесть гривен; а понаряднее, флоранской тафты[8] – пять рублей. Салоп немногим чем дороже, да зато уж лет на десять сошьешь хорошую вещь – жаль носить.
– Ну, положим нам обоим двадцать рублей на платье. Еще что?
– По пяти в месяц на стол.
– Шестьдесят. Всего сто пять рублей.
– Кухарке в год восемь рублей.
– Восемь.
– Чаю и сахару в год много на пятнадцать рублей.
– Не много! Один Иван Тихонович выпьет рублей на пять, да и Матрена Карповна придет в гости, вторую не покроет!
– Ах, батюшко, жаль стало; да что бы мы стали делать, кабы добрые люди к нам
Флоренская тафта – сорт легкой шелковой ткани преимущественно черного цвета.