Изгои. Роман о беглых олигархах. Алексей Колышевский
слабый отголосок зари появился на востоке тонкой контрастной полосой. Шурик вел спокойно, без рывков, как будто он полжизни водил школьные автобусы и немало поднаторел в этом. На обочине стояла полицейская машина, я видел, как коп проводил нас скучающим взглядом и зевнул.
– Пронесло, – заметил я, глядя в зеркало заднего вида. – Чертов ментяра, и не спится ему. С почином вас, Элекзендер.
– Так и должно быть, – отчеканил Шурик. – Мы с тобой два дерева, остальные пни.
Я медленно стек на пол…
Скорость была миль двадцать, не больше, до места мы добрались без происшествий, и даже полиция нам больше не встречалась, а это было делом небывалым, так сказал Шурик.
– Здесь полиции как того, чем пахнет наш автобус. Фила – номер один на побережье по количеству убийств. Черные шалят, – пояснил он, – но это ночами, а днем все в норме, почти как везде.
Мы въехали на стоянку перед центром Конституции, и Шурик поставил автобус так, что он своей желтой физиономией, похожей очертаниями на профиль ретривера,[16] глядел на нужную нам Вишневую улицу. Двигатель глушить не стал, колеса ручным тормозом не блокировал. Автобус просто уперся колесами в бордюр и замер, готовый к прыжку.
– Пора отрыть топор войны, – Шурик вел себя довольно спокойно, особенно если учесть, что за неизвестность нас ожидала. Он лишь немного побледнел – впрочем, это вполне можно было списать на белесый рассвет.
Я молча кивнул и откинул крышку длинного, похожего на гроб дощатого ящика, выкрашенного в защитный цвет: два пулемета, одноразовые базуки, маски, перчатки, тяжелые армейские бронежилеты.
– Элекзендер, пахнет электрическим стулом – не иначе.
Шурик мрачно поглядел на меня и согласно кивнул:
– И запах дерьма вполне аутентично дополняет этот образ. Не зря же человек обделывается в момент смерти, – он поглядел на часы. – Еще остается пятнадцать минут. Хорошо, что они так рано, что стоянка пуста, что нет детей и случись что, мы их не заденем.
– Чего не скажешь о тех, кто сидит в броневике. Хотя о чем я… Человек, профессия которого – охранять чужие деньги, должен рассчитывать, что он может не дожить до пенсии. Так что как получится.
Десять минут… Я не хочу рассказывать о своем прошлом, совсем не хочу. Но было в нем такое, и не раз, когда в руках оружие, когда до решающего мгновения остаются минуты, – это просто моя гребаная жизнь, и мне она, по всей видимости, должна нравиться. Чувствуете, как я рассуждаю? Ох, голова моя, голова, зачем ты так рано испортилась, словно кто-то проник в тебя, обосновался и сейчас вовсю оспаривает мое право на владение тобою. А ведь иногда, в сладкие моменты просветления, я все еще мечтаю. Мечтаю о том, что однажды наконец пойму – либо я слишком хорош для этого мира, либо, что, конечно же, вернее, этот мир слишком хорош для меня. И тогда я уеду в Сергиев Посад и напрошусь в семинаристы. Возьмут ли? Должны. Что остается человеку, который устал жить, но все еще хочет каждый день встречать
Порода собак.