.
же так описать. И надо же такое увидеть! Тебе это приснилось? Ты его раньше видела?
– Не знаю, – был ответ, как всегда лаконичный и конкретный.
– А что-нибудь еще видела? – Тане было интересно. Она словно читала интересную книгу, слушая эту незнакомую девушку. В ее жизни так давно не было ничего красивого.
– Кажется… не помню… как будто… ощущение такое, будто это осень.
– Почему осень? Опять осень?
– Да, может быть, поэтому и приснилось так, потому что накануне я об этом долго думала, словно пытаясь что-то вспомнить…
– Если ты помнишь осень, значит ты не вечно жила на юге. Где же ты была? Кто же ты?
– Там много желтого, багряного, золотого… и голуби. Я как бы и не видела их, а слышала их воркование. Ну знаешь, как они переговариваются между собой?
Таня только кивнула, раскрыв рот.
– И шуршание листьев слышала. И легкий шум ветра. Будто одежда на ветру трепещет. И волосы у него развевались. Красиво. И лицо красивое, и ощущения красивые. Замечательный сон. Как жаль, что короткий, – девушка вздохнула.
– Пойдем, подойдем к дежурному, может, он скажет, как тебя называют, – Таня потащила подругу за собой к мужчине, который шел впереди толпы, недавно всех пересчитавший в долине.
Девушки и женщины уже расходились по полю, занимая свои грядки, закрепленные за ними. Им предстоял длинный день, нудная изнурительная работа и тоскливое ожидание вечера, когда все закончится и можно будет забыться коротким тревожным сном.
А Татьяне так хотелось увидеть это красивое лицо. И вспомнить осень. Она так ее не ценила. Все время было некогда остановиться и рассмотреть мир вокруг себя. Стоило все это потерять, чтобы сейчас, находясь на другом конце страны, без прав и без будущего, слушать о красоте мира от девушки, рожденной в рабстве.
Дежурный хмуро смотрел на приближающихся к нему девушек.
– Чего надо? – грубо спросил он.
– Махмуд, – обратилась к нему Татьяна. – Скажи, у этой девушки есть какое-нибудь имя? – и она указала на молчавшую блондинку.
Махмуд прошелся тяжелым взглядом по лицу девушки, сплюнул в сторону и вновь уставился на Татьяну.
– А тебе какое дело?
– Ну, надо же ей знать, как ее зовут. И мне надо к ней как-то обращаться.
Он протянул руку, в которой был зажат кнут, и его концом поднял лицо девушки за подбородок. Та невольно поморщилась и отодвинула голову, отталкивая кнут. Мужчина неприятно оскалился.
– Строптивая, – процедил он. – Быть тебе битой. Уж Генрих позаботится.
– Так как на счет имени? – напомнила о себе Татьяна, с беспокойством глядя на мужчину. Чего это он так себя ведет? Ох, не стоило к нему подводить эту странную мечтательницу и лишний раз привлекать к ней внимание.
– Никак. У меня она стоит под номером семь, – бросил Махмуд, и замахнулся. – А ну пошли работать, твари.
Таня почла за лучшее тут же исчезнуть с его глаз долой.
– Семь, как же, – бурчала она, не выпуская руку девушки. – Звать тебя, что ли, Семеркой?
Спину