Укрощение королевы. Филиппа Грегори
в королевской постели. Каждый раз. Это не даст тебе понести.
Я протягиваю руку, но не для того, чтобы взять у нее этот мешочек, а чтобы просто коснуться его пальцем.
– Это же грех, – неуверенно говорю я. – Не может не быть грехом. Как и те зелья, которыми старухи торгуют возле ярмарок. Наверное, даже не действует…
– Идти на верную смерть осознанно, – вот это грех, – поправляет меня сестра. – А ты именно это и сделаешь, если допустишь зачатие. Если ты родишь уродца, как королева Анна, он назовет тебя ведьмой и казнит. Его гордыня не даст ему смириться с появлением на свет еще одного мертворожденного младенца. Потому что, если еще одна жена – из шести здоровых женщин – родит от него уродца или не доносит младенца, все поймут, что все дело в нем. Подумай! Если умрет и твой ребенок, он будет у короля девятым.
– Умерло уже восемь детей? – Перед моими глазами встает призрачная вереница.
Она кивает и молча протягивает мне мешочек. Я так же молча его беру.
– Говорят, он отвратительно пахнет. Мы велим служанке приносить тебе чайник с горячей водой каждое утро, а заваривать себе чай ты будешь сама, в одиночестве.
– Это ужасно, – тихо говорю я. – Я отказалась от собственных желаний… – При этих словах я чувствую, как сжимается мое сердце при воспоминаниях о том, от чего именно я отказалась. – И ты, моя родная сестра, даешь мне яд, который мне придется пить…
Нэн прижимается ко мне теплой щекой.
– Ты должна жить, – горячо шепчет она. – Женщине при дворе иногда приходится идти на немыслимое, чтобы выжить. А ты должна выжить.
По Лондону ходит чума, и король решает, что наше венчание пройдет тихо и без лишних торжеств. Никаких толп зевак, которые могут принести заразу. Не будет ни пышной церемонии в аббатстве, ни фонтанов, полных вина, ни людей, жарящих коровьи туши и танцующих на улицах. Они должны будут принять лекарства и сидеть по домам, и никому не позволено выходить из зачумленного города к чистой реке и равнинам вокруг Хэмптон-корта.
Итак, мое третье венчание должно произойти в молельне, маленькой, великолепно украшенной комнате, примыкавшей к покоям королевы. Я напоминаю себе, что скоро, когда эта суета закончится, эта молельня станет моей, и я смогу молиться и размышлять там в одиночестве. После того как я принесу свои подвенечные клятвы, эта комната – и все остальные на стороне королевы – станут моими, для моего личного пользования.
Сейчас молельня забита людьми; придворные шевелятся, стараясь расступиться предо мною, когда я вхожу в нее в новом платье и медленно иду к королю. Он, огромный, человек-гора, стоит возле алтаря, окутанного мерцающим светом, льющимся с белых восковых свечей в разветвленных золоченых подсвечниках, стоящих на вышитой драгоценными камнями напрестольной пелене. Там – золотые и серебряные кувшины, чаши, дароносицы, блюда, а над всем этим великолепием высится покрытое золотом распятие, усыпанное бриллиантами. Все эти сокровища, ставшие трофеями величайших домов королевства, постепенно оказывались