Страннствия. София Юзефпольская-Цилосани

      По горючим, расплавленным, белым

      хлопьям снега на смазанном фоне,

      лиловатом, промокшем – память:

      в этом коконе какофоний,

      что не стало осуществленьем,

      то, что съежилось, – стало снегом,

      из горючих, расплавленных – кратер,

      черный кратер – под снежным веком

      близорукое детство ловит

      сквозь ресничные щели – дыры,

      дыры черные – что в них будет? —

      долго думает птах в постели.

      Из горючих, расплавленных – снежное:

      будет нотной бумаги много.

      Тихо детство мое – мятежное —

      репетирует монологи.

      Я не умела перелезать через лесенку на детской площадке,

      спотыкалась на ровном месте, падала, разбивала коленки,

      не любила играть с детьми во дворе, одалживать лук у соседки

      и пошла в первый класс вся вымазанная зеленкой.

      Ни один из праздников не соответствовал жажде

      праздника, часто просто не брали, будни

      уходили на созерцанье жизни сквозь жалюзи, и однажды

      за окном я открыла, как в прахе ее поют золотые гусли.

      Пыль умела и петь, и летать – в этой странной раме.

      И отбросив кубики, я выслеживала ее мысли.

      А когда ты взял меня за руку и позвал стихами,

      я не то что лететь, я сама стала вешней высью.

      Вот и всё о полетах, разбитых коленках, луке:

      в каждом детстве бывают ветрянки и недовольства миром.

      Больше, право, и нет во мне ничего, кроме той застарелой муки

      по любви, что летит там где-то, где шрифт – эфиром.

      И я из теплых пирогов, духов и пыли

      в окне воскресном,

      шумных юбок родственниц, и духов,

      сквозь щель дверную мне тянувших свои руки

      всё в той же пыли, тех же слухов, тех же слухов,

      горя стремленьем сладостным к натуре,

      к литературе, к огонькам сюит в камине,

      из пыли – возникала и любила

      смотреть, как солнце расцветило древесину

      настенных книжных стеллажей и как на стуле

      гора из томиков спирально и прелестно

      до потолка карабкается – место

      из детства было тесно и чудесно:

      ни дух, ни пыль меня не обманули.

      По спуску – вверх – разбитые коленки,

      по Маяковскому, по Стенькиному – с Волги

      до госквартиры,

      а в степях-то – право – выли волки,

      налево – пятитонки, пионерки…

      И я – одна, с синющими глазами;

      трамвайный дух, скрежещущий вагон

      подмигивают мне: всё вертикально!

      Отвесно – скользко – и ответственно – бескрайне

      для зайчиков на поручнях времен.