.
страшно шепчет:
«Молчи, дитя мое, молчи,
Пока спекутся калачи,
Будем медом запивать,
Будем пана поминать».
(Поет.)
«А у пана два жупана,
А третяя свыта,
За то пана
Утром рано
В дуброве убито.
А убили гайдамаки,
Жупаны делили:
Тому жупан, тому жупан,
А третьему свыта,
И остался без свыты пан,
В сне[г] белый зарытый.
Ай да й гайдамаки!»
Оксано! Где ты?
Ах, молчи!
Дай убаюкать мне сынка!
(Поет.)
«Баю-баю, дитя мое,
В дремучем лесу,
А я тебе с поля волю,
Долю принесу.
Баю-баю, дитя мое,
Во сыром бору,
А я пойду погуляю,
Ягод наберу.
Баю-баю, дитя мое,
Край битой дороги,
Переломят люди руки
И белые ноги.
Баю-баю, дитя мое,
У гробу дубовом,
Полиняют кари очи
И черные брови.
Усни, дитя, усни, дитя,
Усни ты навеки.
А я одна на базар пойду.
У жида крови наточу
И тебя полечу».
А… уснул! Теперь возьми.
У! какой черный… посмотри!
Оксано! Где ты? Что с тобою?
(быстро подходит к ней)
А ты где ходишь? Посмотри,
Какой веселый пир у пана!
Да пан не будет пировать —
Я уложила его спать.
Тебя одной недоставало.
Я подожгла, пойдем плясать.
(Поет и медленно пляшет.)
«Гой, гой, не беда!
Слезы тоже вода,
Слезы гасят печаль,
А печали мне жаль,
Жаль мне грусти моей,
Жаль подруги моей,
Моей черной тоски…»
Моей… моей… Ах нет, не то…
Теперь так весело, светло,
А я как будто на поклонах.
(Поет и пляшет.)
«Посеяла лебеду на беду,
А долина калиною поросла,
А у меня, красавицы,
Змии-серьги в ушах.
Через плечи висят,
И шипят, и шипят.
Козак верно любил,
Козак серьги дарил.
Мать в могиле спала,
А я, знай себе, шла.
Шла дорогой большой;
А за мной, все за мной
По четыре, по три
Косари, косари
Бурьян косят, поют…»
Оксано бедная, молися,
Молися Богу, ты поешь
Все песни страшные такие!
А ты смеяться, мамо, хочешь?
Э, полно, мамо, столько лет
Ты хохотала, я смеялась —
Поплакать можно одну ночь.
Дитя мое, моя ты дочь!
Опомнись, грех тебе, Оксано,
Ты насмеялася.
Кто? Я?
Не насмеялася! Смотри,
Смотри,