Дзержинский 119-й (Недокументальная быль). Игорь Бойков
в глубине, старинному, кирпичному, очевидно сохранившемуся ещё с царских времён.
– Ишь ты. В революцию они его реквизировали что ли? – не удержался он, иронично вскинув брови.
Подошёл к самому подъезду, остановился. Украдкой глянул на припаркованные рядом, выстроившиеся в ряд машины. Их литые, добротные корпуса отсвечивали ровным холодным блеском.
Евгений Сергеевич погладил бороду, окинул взглядом металлическую табличку возле входной двери.
«Коммунистическая Партия Российской Федерации» – гласила надпись. И герб партии тут же выгравирован: серп и молот на фоне раскрытой книги.
«Близки наши символы – разны наши судьбы», – мелькнула в его голове внезапная мысль.
Накануне Вениаминов по телефону сухо, но внятно сообщил:
– Приходи завтра к часу дня. Геннадий Андреевич постарается уделить время.
«Постарается уделить время»…
Да, ради этого визита стоило отложить выезд в Дзержинск. Ведь если Зюганов всё же пойдёт навстречу и снимет своего кандидата, то у партийцев появятся ощутимые шансы на успех в кампании.
Евгений Сергеевич продумал предстоящий разговор до мельчайших деталей и, направляясь сюда, знал точно, что скажет этому широколицему, басистоголосому человеку с крупной бородавкой на переносице. Тот, наверное, примет его у себя в кабинете, важно восседая за массивным, уставленным телефонами столом, и за его плечом, в углу, будет возвышаться на постаменте гипсовый бюст Ленина.
Кратко, но так, что эта краткость лишь оттенит выразительность произнесённых слов, Евгений Сергеевич расскажет ему о последних годах в жизни партии – тяжёлых, полных тревоги, но и боевых, и самоотверженных, и яростных вместе с тем.
Вспомнит про Севастополь, где он сам, командуя группой партийцев, забаррикадировался в здании клуба моряков в день очередного праздника независимости Украины. «Севастополь – русский город!», «Кучма, подавишься Севастополем!» – рвался из пятнадцати глоток их воинственный, злой рык, а сверху, с самой верхотуры возвышавшейся над набережной башни летели и летели листовки. Кто тогда, кроме них, реально вступился за город русской славы, постыдно отданный во власть самостийников?
Потом напомнит об акции партийцев в Риге, где полтора года назад они захватили колокольню собора Святого Петра, требуя от латышских властей прекратить травлю ветеранов Великой Отечественной войны. Многие в России слали проклятия прибалтийским реваншистам, однако только лишь трое его товарищей – обычных с виду русских парней из Самары и Смоленска – отправились в Латвию возвысить голос в защиту соотечественников. Их арестовали, обвинили в терроризме, приговорили к долгим годам неволи: двоих к пятнадцати, третьего к пяти.
Он упомянет о всех партийцах, брошенных в российские, латвийские, украинские тюрьмы…
А затем, пристально глядя ему в глаза, скажет: «Геннадий Андреевич, мы ставим вас в известность, что решили выдвинуть председателя нашей партии Эдуарда Лимонова кандидатом