Поцелуй меня первым. Лотти Могач
и начал молотить по кольям обеими руками, бормоча что-то нечленораздельное. Он был такой же светловолосый, как и его мать, а когда он присел, я заметила, что ступни у него совсем черные от пыли.
Мне захотелось прилечь – я ведь была на ногах с самого утра. В палатке стояла ужасная духота, и я спросила у Энни, можно ли полежать в тени ее навеса.
– Стеснительной тебя не назовешь, – вздохнула она, но сделала пригласительный жест рукой.
Я втащила матрац под навес, легла на спину, скрестив руки на груди, и закрыла глаза. Теперь, когда рядом были только Энни и Мило, я быстро погрузилась в дрему. Жара заглушила окружающие звуки – птичий щебет, лай собак, нестройный стук барабанов, даже голоса сидящих неподалеку Энни и Мило, – сплавила в неясную мелодию, сопровождающую мои мысли.
Обычно я не помню снов и не придаю им никакого значения. Однако на сей раз передо мной прошла череда не связанных между собой образов. Некоторые из них были навеяны вполне определенным событием – вчерашним перелетом: ведь я впервые летала на самолете. По цвету он был совсем как ярко-оранжевая упаковка средства от запора. Адская толчея в зале вылета. При виде толпы мне захотелось немедленно сбежать назад в Ротерхит. На смену этому сновидению пришли другие: я брожу по магазину «Маркс и Спенсер» на Кэмден-Хай-стрит, а впереди идет мама в бежевом жакете; на веревке, привязанной к дереву, покачивается тело Тессы.
Я проснулась от пронзительного плача. Энни кормила младенца, а Мило помешивал какое-то варево в кастрюльке на походной печке.
– Уже шесть вечера, – сказала Энни и предложила поужинать.
С собой у меня был недельный запас печенья и хлеба, так что, строго говоря, я не нуждалась в еде, но все-таки приняла приглашение.
– Обычное овощное рагу, – пояснила Энни. – Ничего особенного.
И была права.
Сиденьями служили толстые низенькие чурбачки, отполированные и покрытые лаком. Их мастерила Энни и продавала туристам на рынке. Я сказала, что вряд ли туристы смогут взять их с собой в самолет: вчера я заметила, что вес провозимого багажа ограничен. «Что ж, тогда им придется оставаться в Испании», – ответила Энни, ничуть не огорчившись возможной потере значительной части клиентуры.
Мило в считаные секунды проглотил свою порцию и стал играть с деревянным шариком на веревочке: подбрасывал его кверху и снова ловил. Мне ничего не оставалось делать, как пытаться вести беседу дальше. К счастью, говорила в основном Энни. Я узнала, что она американка, родом из Коннектикута, а поездка в Испанию – подарок самой себе на сорокалетие.
Удивительно, что ей сорок лет – всего на год больше, чем исполнилось бы Тессе. Энни выглядела гораздо старше. На покрасневшей груди заметны складки, похожие на годичные кольца на спиле дерева. Когда она улыбалась, кожа вокруг глаз шла мелкими морщинками: я насчитала больше десяти, а у Тессы их было всего четыре.
Энни спросила, зачем мне ноутбук, и я рассказала, что пишу дневник. К счастью, в этот момент подбежал Мило и стал болтать о чем-то своем, а я притворилась,