Поцелуй меня первым. Лотти Могач
пропавшей подругой? – спросила Энни.
Несмотря на то, что я все ей рассказала еще в день приезда, я начала по новой.
– Да, я помню, что ты ее ищешь. Но почему? – перебила она и посмотрела на меня с лукавой полуулыбкой. – Ты влюблена в нее? Между прочим, не вижу в этом ничего дурного.
Я не удостоила ее ответом и продолжала молча смотреть в окно. Это сработало, и Энни стала рассказывать о себе. Не то чтобы я интересовалась подробностями ее жизни, но от меня не требовалось отвечать, и я немного расслабилась: голос Энни и пейзажи, проплывающие за окном, действовали успокаивающе.
Ее американский акцент напоминал мне об Адриане, и, прикрыв глаза, я вспоминала его подкасты, хотя то, о чем щебетала Энни, не шло ни в какое сравнение с его лекциями. Энни рассказывала о своей жизни в Коннектикуте, где у нее небольшой бизнес по производству деревянной мебели ручной работы, а живет она в съемном доме вместе с другой матерью-одиночкой. Упомянула Энни и об отце Мило: она дала ему «отставку», когда мальчику было два года, но позволяет время от времени видеться с сыном.
– Спорим, ты сейчас думаешь, от кого младшенький? – сказала Энни, кивнув головой в сторону младенца на заднем сиденье, хотя мне было все равно. Ей хотелось второго ребенка, продолжала она, но не возникало желания надолго связываться с мужчинами, так что она «в нужное время переспала» с незнакомцем. Потом она призналась, что беспокоится о том, как скажется на детях отсутствие фигуры отца.
– По-моему, отец совершенно необязателен.
– Правда?
Я объяснила, что никогда не видела своего отца, который исчез, когда мама была беременна, и мне это нисколько не навредило.
– А твоя мама не переживала, что у нее никого нет? – хмыкнула Энни.
– Нисколечко. Нам и вдвоем было хорошо. Она всегда повторяла, что, пока я рядом, ей никто не нужен.
Энни стала спрашивать про отца, и я рассказала, что знала сама: продавал машины в Ирландии, мечтал о беговой лошади. Еще у него были изящные кисти рук, как у меня.
Я заметила, как изменился пейзаж за окном. Оставив холмы позади, мы выехали на равнину, деревья уступили место длинным невысоким сооружениям из грязно-белого пластика, переходящим одно в другое, как будто образуя единую нескончаемую конструкцию. Я спросила у Энни, что это. Оказалось, теплицы, где выращивают зелень на продажу.
– Вот откуда берутся помидоры для твоего салата, – сказала она.
Я могла бы ответить, что не ем помидоры, но промолчала.
Мило захотел в туалет, и Энни остановилась у обочины. Я всмотрелась в теплицы. Сквозь непрозрачный пластик виднелись тени, а там, где обшивка разошлась, можно было заглянуть внутрь. В бесконечном зеленом море листвы черные мужские фигуры склонились над растениями. Внутри наверняка стояла невыносимая духота. Больше всего меня поразила тишина. Там, где работают руками, всегда шумно, а тут не слышно ни музыки, ни перекликающихся голосов, только журчание разбрызгивателей. В дороге Энни жаловалась, что кругом засуха, речка возле коммуны почти пересохла,