Братья. Юрий Градинаров
но хочу оставаться сама собой. Завистью пока не страдаю да и в королевы не мечтаю. А то Алексей Митрофанович начнет снова поклоны бить.
Сидельников хмельно глядел на Катерину.
– Мой язык остер, как топор у енисейского сучкоруба, но у тебя – как бритва у справного брадобрея.
– То-то же. Смотри не порежься! – съехидничала кухарка.
На улице смеркалось. Разморенный вином Сидельников развалился на стуле и изредка икал. Киприян Михайлович ни себе, ни гостю не наливал. Он тяготился долгим застольем.
– Алексей Митрофаныч, пора тебе домой. Наверное, будет браниться твоя женушка. Ты уж сошлись на метель. Скажи, распогодится – проверишь капканы. Мол, зима длинная.
– Да уж ухвата не избежать. Или поленом попотчует. Моя похлеще Катюши. Да вы знаете. Тут язык прикусить – и спать. Спящего она не тронет. Боится во сне напужать. А так она добрая. По дому управляется за двоих. Я больше в амбаре да на зимнике. Она прыткая. Охотится лучше меня. А может, она удачливей?!
Он поднялся со стула, разгладил сбившуюся за день бороду, взял под мышки счеты, амбарную книгу и направился в теплые сенцы, где осталась волчья шуба и песцовая ушанка. Долго не мог попасть в рукав.
– Вот тебе и хмель! – бубнил он. – Короли, говорите, пьют. Обманное вино. Для утробы незаметное, а в голове туман. Будто на Енисее перед заморозками.
– Ты амбарную книгу оставь. Не ровен час – потеряешь. Пурга ведь.
Сидельников вдруг на миг отрезвел и строго посмотрел на Сотникова.
– Никогда! Даже Богу не доверил бы. Здесь весь амбар на бумаге. Тут десятки тысяч, – он потряс книгой и прижал к себе. – Здесь жизнь моя и честь. Помните, что Алексей Сидельников – не мот и не вор.
Он сунул книгу за пазуху, застегнул все пуговицы и вышел в пуржистую темень ночи.
Киприян Михайлович закрыл дверь на засов, погасил в сенях керосинку и возвратился в горницу. Стол был свободен от закусок, стулья стояли вокруг него, как будто тут и не было недавней трапезы.
Екатерина поглядывала на часы. Они отбили шесть часов вечера. С минуты на минуту должна появиться Мария Николаевна. Она долила самовар, маленькой кочережкой пошевелила в поддувале угли и услышала нарастающий шум закипающей воды.
– Ты чайку захотела, Катя? Я дак все. После вина пить не хочется.
– Жду Марию Николаевну. Обещала прийти.
Она глянула в незамерзший краешек окна в сторону темного пятна церкви. Размытые контуры храма будто ходили ходуном, то появляясь, то исчезая в вихре снега.
– Поземка сильная, видать, к пурге, – решила она и накинула на плечи цветастый платок.
Ей казалось, уличная метель залетела на кухню, укутала тело слоем мягкого холода.
– Ты озябла? – спросил Киприян Михайлович. – А где Аким? Может, печи погасли?
– Нет, горят. Даже окошко начинает оттаивать. Я мысленно озябла, взглянув в окно.
– Может, Мария Николаевна метели испугалась? – предположил хозяин. – Хотя она не из пугливых. Ссыльных не боится, с тунгусами дружит. Умом всех завораживает. Ей