Дивная книга истин. Сара Уинман
свечи, дневная жара сменилась ночной испариной. Он через голову стянул с нее рубашку, и дотронулся до ее грудей, и поцеловал ее груди, и запустил руку под юбку, и не обнаружил там никакой другой материи, только голую кожу. Он избавился от своих брюк, а вместе с ними и от остатков стеснения.
Они любились так жадно и ненасытно, как будто это была их последняя возможность вкусить любви. И с той самой ночи они начали обмениваться снами – так бывает, когда две души настроятся на одну волну.
Незадолго до рассвета она уснула, и тогда Джек исчез в сумерках. Чтобы уйти без шума, ему пришлось набрать полные легкие воздуха и задержать дыхание, превратившись в подобие воздушного шара и только что не взлетев над землей. Этаким манером он быстро скользил меж деревьев, когда ее голос вырвался за пределы сна.
Я буду здесь, когда ты вернешься, сказал этот голос. Поспеши, любимый. Я буду ждать.
Однако он не спешил. Но она продолжала ждать. И так ждала двадцать лет. А накануне его возвращения не было морских звезд-предвестниц, загадочно мерцающих у порога. Не было ничего, кроме обогнавших его сплетен.
3
В этот раз Дивния спала без сновидений, пока ее не разбудил фейерверк. Она подумала, это ярится война, а оказалось, это ликует мир. Выбравшись из фургона, она застала лишь самый финал эффектного действа: белые, зеленые и красные сполохи с трескучим шипением погасли за гребнем леса, над речкой сгустилась вязкая тишина, и вновь стали видны звезды: полное небо звезд.
Она одиноко стояла на берегу, со спутанными волосами и мыслями, придавленная бескрайней чернотой корнуоллского неба. Непонятно по какой причине – то ли от вида собственных старческих рук на фоне звездной россыпи, то ли от непонимания, кому или чему в той дивной небесной дали она сейчас машет, – глаза ее наполнились слезами.
Она перелезла через борт лодки с неловкостью отчасти стариковской, отчасти детской – и каждая из этих двух частей толком не знала, как относиться к другой. Зажгла фонарь, накрыла колени пледом и оттолкнулась от берега. Лодка поплыла по течению, и точно так же бесконтрольно поплыло ее сознание. Тишина по-прежнему висела над водой: ни самолетов, ни генераторов, ни сирен, ни бомб. Ни криков чаек, ни стука капель, падающих с мокрых ветвей. Только ватная тишина, облепившая берег ее жизни, как принесенный штормами плавник.
Плавно покачиваясь, лодка приблизилась к «Избавлению». При виде его разбитого корпуса Дивния опечалилась, вспомнив, что в последнее время часто сравнивала свою голову с прохудившейся старой посудиной. Течь эта явственно ощущалась в районе надбровных дуг и порой усиливалась подобно отливу.
Этак моя посудина скоро совсем опустеет, грустно подумала она.
И до чего же одиноко будет ей с этой пустотой под конец жизни, когда рядом нет никого, кто мог бы напомнить о прошлом, о временах ее молодости. Что, если в один из тихих вечеров, которые она любила проводить за воспоминаниями, ей не удастся вспомнить Газетного Джека или, скажем, свою первую любовь на далеком маяке? Что, если она не сможет вспомнить восход солнца над вересковой пустошью или пение гимнов,