Легенда о царице. Часть пятая. Царство мертвых. Василий Фомин
раньше и не видел.
– Разве небо бывает другим?
– Бывает. Бывает белесое, бывает серое, а бывает, что и вообще его нет.
Носилки понесли по ступенькам вниз. Танцовщицы-плакальщицы, за неявкой жрецов, все же запели погребальную песню, слова которой они знали не хуже отсутствующих служителей богов.
– Кто находится «там», тот подобен живому богу.
– Кто находится «там», тот будет стоять на солнце.
– Кто находится «там», для того больше нет препятствий.
(текст подлинный)
Вестника хоронили как царя, хотя не было на погребении ни одного высшего жреца, ни одного хем —нечера, и очень мало младшего жречества. Плакальщицы взяли на себя ответственность за слова предназначенные только царю.
Странник повернулся на живот и смотрел сначала на мир залитый солнцем, на людей, смотрящих на него, затем на синее небо, видневшееся в проеме входа, затем на уменьшающееся просто светлое пятно.
Затем носилки внесли в помещенье и поставили на пол, и странник повернулся вновь на спину и осмотрелся в подступившей темноте. Он уже плохо чувствовал руки и ноги, плохо ворочал языком и тяжело дышал. Пожалуй, именно вино дало короткую отсрочку, а теперь и она кончалась.
– Вот видите друзья мои. – сказал он склонившимся Хеприруре и Энеджебу. – Как все прекрасно получилось, вы первые, кто встретили меня в этом мире и вы последние кто меня проводят. Прошу вас воздержаться от плача, криков, воплей, так как скажу вам по секрету, что мне и без этого уж очень страшно, а я, вообще-то, намерен до конца вести себя достойно, как и положено порядочному парню. Теперь же обнимите меня быстро и идите и живите дальше. Живите, любите друг друга, размножайтесь.
Хеприрура все же дала волю чувствам обняв странника и расположившись на нем сверху терлась о него носом и шептала:
– О, Повелитель крокодилов, о, мой повелитель, о, крокодилов любимый повелитель.
Она хотела сказать «О, мой любимый», но запуталась в крокодилах и повелителях под воздействием нервного стресса. И, поскольку несчастная женщина, обняв свою несбывшуюся надежду, не собиралась, по-видимому, ее теперь отпускать, Энеджебу пришлось снять ее и отнести за порог входа в зал, где египтянка, не удержавшись все же от многотысячелетней привычки своего народа, упала лицом вниз и стала посыпать голову пылью. Кузнец вернулся, обнял странника и спросил:
– Что я могу еще для тебя сделать, друг мой?
– Оставь один мне факел.
– Может не один, а больше?
– Одного с лихвою хватит, как выйдешь из зала ударь что есть силы по той плите, где птица Бену, хорошо бы вот кувалдой. А снаружи вход завали камнями. Это все. Теперь прощай. А нет, еще не все. Вот как быть с этим? – вестник показал глазами на Хеприруру.
– Не волнуйся, я все понял. Эта маленькая женщина не будет знать нужды. – кузнец